Page 94 - Чевенгур

— Как ваша фамилия? — спросил Дванов у чевенгурца.
— Моя-то — Чепурный. Но ты пиши — Японец; весь район ориентируется на Японца.
«…поезжай к Японцу. Он говорит, что у него есть социализм. Если правда, то напиши
мне, а я уж не вернусь, хотя мне хочется не расставаться с тобой. Я сам еще не знаю, что
лучше всего для меня. Я не забуду ни тебя, ни Розу Люксембург. Твой сподвижник
Александр Дванов ».
Чепурный взял бумажку и тут же прочитал ее.
— Сумбур написал, — сказал он. — В тебе слабое чувство ума.
И они попрощались и разошлись в свои стороны: Гопнер и Дванов — на край города, а
чевенгурец — на постоялый двор.
— Ну как? — спросил у Дванова дома Захар Павлович.
Александр рассказал ему про новую экономическую политику.
— Погибшее дело! — лежа в кровати, заключил отец. — Что к сроку не поспеет, то и
посеяно зря… Когда власть-то брали, на завтрашний день всему земному шару обещали
благо, а теперь, ты говоришь, объективные условия нам ходу не дают… Попам тоже до рая
добраться сатана мешал…
Гопнер когда дошел до квартиры, то у него прошли все боли.
«Чего-то мне хочется? — думал он. — Отцу моему хотелось бога увидеть наяву, а мне
хочется какого-то пустого места, будь оно проклято, — чтобы сделать все сначала, в
зависимости от своего ума…»
Гопнеру хотелось не столько радости, сколько точности.
Чепурный же ни о чем не тужил: в его городе Чевенгуре и благо жизни, и точность
истины, и скорбь существования происходили сами собой по мере надобности. На постоялом
дворе он дал есть траву своей лошади и лег подремать в телегу.
«Возьму-ка я у этого Копенкина рысака в упряжку, — наперед решил он. — Зачем его
отдавать любому бедняку, когда бедняку и так громадные льготы, скажи пожалуйста!»
Утром постоялый двор набился телегами крестьян, приехавших на базар. Они привезли
понемногу — кто пуд пшена, кто пять корчажек молока, чтобы не жалко было, если отнимут.
На заставе, однако, их не встретил заградительный отряд, поэтому они ждали облавы в
городе. Облава чего-то не появлялась, и мужики сидели в тоске на своем товаре.
— Не отбирают теперь? — спросил у крестьян Чепурный.
— Что-то не тронули: не то радоваться, не то горевать.
— А что?
— Да кабы хуже чего не пришло — лучше б отбирали пускай! Эта власть все равно
жить задаром не даст.
«Ишь ты — где у него сосет! — догадался Чепурный. — Объявить бы их мелкими
помещиками, напустить босоту и ликвидировать в течение суток всю эту подворную
буржуазную заразу!»
— Дай закурить! — попросил тот же пожилой крестьянин.
Чепурный исподволь посмотрел на него чужими глазами.
— Сам домовладелец, а у неимущего побираешься…
Мужик понял, но скрыл обиду.
— Да ведь по разверстке, товарищ, все отобрали: кабы не она, я б тебе сам в мешочек
насыпал.
— Ты насыпешь! — усомнился Чепурный. — Ты высыпешь — это да!
Крестьянин увидел вяляющуюся чеку, слез с телеги и положил ее за голенище.
— Когда как, — ровным голосом сообщил он. — Товарищ Ленин, пишут в газетах,
учет полюбил: стало быть, из недобрых рук можно и в мешок набрать, если из них наземь
сыплется.
— А ты тоже с мешком живешь? — напрямик спрашивал Чепурный.
— Не иначе. Поел — и рот завязал. А из тебя сыплется, да никто не подбирает. Мы
сами, земляк, знатные, — зачем ты человека понапрасну обижаешь?