Page 185 - Доктор Живаго

пролетариатом и солдатами, в союзе с киргизской и бурятской беднотой…
Наконец, он расслышал, что его обрывают, остановился, утер платком потное лицо,
утомленно опустил опухшие веки, закрыл глаза.
Близстоявшие к нему обращались вполголоса:
— Передохни маненько. Водицы испей.
Беспокоившемуся партизанскому главарю сообщали:
— Да чего ты волнуешься? Всё в порядке. Сигнальный фонарик на окне. Сторожевой
пост, говоря картинно, пожирает глазами пространство. Я полагаю, можно возобновить
слово по докладу.
Говорите, товарищ Лидочка.
Внутренность большого сарая была освобождена от дров. В очищенной части
происходило нелегальное собрание. Ширмою собравшимся служила дровяная кладь до
потолка, отгораживавшая эту порожнюю половину от проходной конторки и входа. В случае
опасности собравшимся был обеспечен спуск под пол и выход из-под земли на глухие
задворки Константиновского тупика за монастырскою стеною.
Докладчик, в черной коленкоровой шапочке, прикрывавшей его лысину во всю голову,
с матовым бледнооливковым лицом и черной бородою до ушей, страдал нервною испариной
и всё время обливался потом. Он жадно разжигал недокуренный окурок о горячую
воздушную струю горевшей на столе керосиновой лампы, и низко нагибался к разбросанным
на столе бумажкам. Нервно и быстро бегая по ним близорукими глазками и точно их
обнюхивая, он продолжал тусклым и усталым голосом:
— Этот союз городской и деревенской бедноты осуществим только через советы.
Волею неволей сибирское крестьянство будет теперь стремиться к тому же, за что уже давно
начал борьбу сибирский рабочий. Их общая цель есть свержение ненавистного народу
самодержавия адмиралов и атаманов и установление власти советов крестьян и солдат
посредством всенародного вооруженного восстания. При этом в борьбе с вооруженными до
зубов офицерско-казачьими наемниками буржуазии восставшим придется вести правильную
фронтовую войну, упорную и продолжительную.
Опять он остановился, утер пот, закрыл глаза. Противно регламенту кто-то встал,
поднял руку, пожелал вставить замечание.
Партизанский главарь, точнее военачальник Кежемского объединения партизан
Зауралья, сидел перед самым носом докладчика в вызывающе-небрежной позе, и грубо
перебивал его, не выказывая ему никакого уважения. С трудом верилось, чтобы такой
молодой военный, почти мальчик, командовал целыми армиями и соединениями, и его
слушались и перед ним благоговели. Он сидел, кутая руки и ноги в борта кавалерийской
шинели. Сброшенный шинельный верх и рукава, перекинутые на спинку стула, открывали
туловище в гимнастерке с темными следами споротых прапорщицких погон.
По его бокам стояли два безмолвных молодца из его охраны, однолетки ему, в белых,
успевших посереть овчинных коротайках с курчавой мерлушковой выпушкой. Их каменные
красивые лица ничего не выражали, кроме слепой преданности начальнику и готовности
ради него на что угодно. Они оставались безучастными к собранию, затронутым на нем
вопросам, ходу прений, не говорили и не улыбались.
Кроме этих людей, в сарае было еще человек десять-пятнадцать народу. Одни стояли,
другие сидели на полу, вытянув ноги в длину или задрав кверху колени и прислонившись к
стене и её кругло выступающим проконопаченным бревнам.
Для почетных гостей были расставлены стулья. Их занимали три-четыре человека
рабочих, старые участники первой революции, среди них угрюмый, изменившийся Тиверзин
и всегда ему поддакивавший друг его, старик Антипов. Сопричисленные к божественному
разряду, к ногам которого революция положила все дары свои и жертвы, они сидели
молчаливыми, строгими истуканами, из которых политическая спесь вытравила все живое,
человеческое.
Были еще в сарае фигуры, достойные внимания. Не зная ни минуты покоя, вставал с