Page 10 - Донские рассказы

праведно обматить боюсь, перед начальством трепетаю… Пугливый стал! Но это
одесская шпана сделала смешными наши слова: «За что боролись!» Я знаю, за что я
боролся! Встречусь я с твоим братом, так я с ним не о природе и не о наших задачах по
сельскому хозяйству буду говорить. Никаких тактов мне не надо, будь они трижды
прокляты, мне надо знать, что в Москве происходит, что там, в верхах, думают и чем
дышат. Неужели в войну с фашистами влезем, а до этого в своем доме порядка не
наведем? Но ты сам оглядись возле братана, а мне потом подскажешь. Тебе, конечно, с
родственного бугра виднее.

Иван Степанович со сдержанным рычанием поднялся, долго тер кулаком поясницу, на
прощание сказал:

– Разволновался я с тобой окончательно, раскачал нервишки, а теперь этот треклятый
радикулит меня прижмет по всем правилам военного искусства. Ехать надо в колхоз
имени Берия, а как я поеду? Стыдно, но придется у жены какую-нибудь завалящую
подушку просить, под сахарницу подкладывать, иначе не усижу на дрожках. – И тяжело
вздохнул: – А ведь воякой был, да еще каким лихим, голыми руками меня не бери,
обожгешься! Господи боже мой, и на что этот колхоз именем Берия назвали? Ну, кому
это нужно и какой тихий дурень это название придумал? Главное, для чего? Нервы
расшатывать тем, кто ни за что ни про что в его хозяйство попадал? И колхоз хороший, и
люди там добрые трудяги, и едешь туда, и от одного названия тебя мутить начинает
хуже чем с похмелья… Мастера мы всякие крендели выкручивать, ох, мастера, язви его в
печенку! Ну, я пошел, Микола! Жду от тебя весточки.

Николай Стрельцов приехал на станцию за час до прихода поезда. Было около девяти
утра. Недавно прошел легкий дождь, и на путях пахло не так, как обычно: не только
дымом от паровозных топок, мазутом и размытым угольным шлаком, но и каким-то
домашним, земным запахом прибитой дождем пыли, смоченной травы, а от сложенных
возле красного пакгауза огромных штабелей свежих досок так головокружительно
нанесло вдруг сосной, смолистым духом подпаренной древесины, что Николаю на миг
почудилось, будто идет он по сосновому бору в знойный полдень, а шипение маневрового
паровоза зазвучало, как шум вековых мачтовых сосен. Николай на минуту остановился и
даже глаза закрыл, с наслаждением вдыхая запах сосны, тихо улыбаясь далекому
детству, неотвязным воспоминаниям. Ведь как-никак, а родился он и до восьми лет
прожил на лесном кордоне в далекой Вологодской губернии. И вот оказывается, что
даже четверть века, долгие годы жизни на степных просторах юга России не могли
выветрить цепкой привязанности к аромату леса, к бодрящему и милому запаху сосны…
«Странно устроен человек», – подумал Николай, взбираясь на платформу и еще раз
оглядываясь на бледно-золотые штабеля досок по ту сторону путей. Сейчас на них
светило выглянувшее из-за туч солнце, и верхние, потемневшие от непогоды,
шероховатые доски курились легким паром, источая устойчивый, далеко
расплывающийся запах смолья, уютный запах будущих хозяйственных построек, оседлой
жизни.
Накануне вечером Николай, постучавшись, зашел к Ольге в спальню. Она убирала
волосы перед сном, стояла спиной к двери. Николай как-то сразу увидел ее слегка
похудевшую шею, резко затененные трогательные впадины возле крохотных ушей.
Тщетно стараясь подавить непрошеное чувство жалости, он очень тихо сказал:

– Я хочу просить тебя, Ольга, об одном: приедет Александр, и ты сделай все, чтобы он не
заметил… не заметил, что между нами…

Она стремительно повернулась к нему лицом. Страдальческая улыбка тронула ее губы.
Снизу вверх она испуганно взглянула на Николая, прошептала:

– Я постараюсь, Коля, вот как только ты… сумеешь ли ты сдержаться?
Николай кивнул головой, вышел, тихо притворил за собой дверь.

А теперь он ходил по безлюдной платформе, курил, вспоминал вчерашний разговор с
женой, ее вымученную, жалкую улыбку и, стискивая зубы, чувствовал, как сердце его
разрывается от жалости к прежней Ольге, от огромной человеческой боли.

С тяжким, давящим грохотом прошел товарный состав, влекомый паровозом «ФД». На
платформе долго еще стоял маслянистый жар, оставленный мощным телом паровоза.