Page 11 - Донские рассказы

Потом показался скорый.
На этой маленькой станции сошло всего лишь несколько пассажиров.

Николай торопливо шел от конца платформы. Возле седьмого вагона стоял человек
среднего роста, с широкими прямыми плечами. Он высоко поднял над головой темную
фетровую шляпу. Худое, бледное лицо его морщинилось улыбкой, и, как кусочки первого
ноябрьского льда, сияли из-под белесых бровей ярко-синие, выпуклые влажные глаза.
Николай шел размашистым шагом, а потом не выдержал и побежал, как мальчишка,
широко раскинув для объятия руки.
С приездом гостя за каких-нибудь два дня круто изменилась жизнь в семье Стрельцовых.
Ольга заметно оживилась, повеселела, почти не выходила из дому, с прежним рвением
помогая Серафиме Петровне в стряпне и других хозяйственных хлопотах. Даже к
маленькому Коле вернулась временно утраченная детскость: два дня он не отходил от
дяди Саши, неотступно сопровождая его в прогулках по Сухому Логу, по вечерам не
ложился спать до тех пор, пока не выслушивал очередной, приспособленный к его
восприятию рассказ бывалого дяди Саши о Гражданской войне, слушал, не сводя
зачарованных глаз с лица рассказчика, а потом долго лежал в кровати, с широко
раскрытыми глазами и счастливой мечтательной улыбкой. На вторую ночь перед сном
он забрался в кровать к Серафиме Петровне, жарко зашептал ей на ухо:
– Бабуля, дядя Саша, между прочим, говорил сегодня, что полководец Жлоба был рябой.
Разве настоящий полководец может быть рябой?
От природы смешливая, всегда готовая улыбнуться веселому, Серафима Петровна
затряслась от сдерживаемого смеха.

– Ох, Коленька! Ну, почему же не может? Рябыми все могут быть, никому не заказано.

– А я думал, что рябые только разбойники бывают, – разочарованно протянул Коля и
побрел к своей кроватке, осмысливая новое для него открытие в жизни.

Через минуту он обиженно проговорил:
– И нечего смеяться, и не трясись, пожалуйста, под своим одеялом. Ты койку трясешь, а
я уснуть не могу. Ты вздорная женщина!

– О господи! Это еще откуда ты взял? – задыхаясь, спросила Серафима Петровна.
– Мы вчера шли с дядей Сашей в мастерскую, а какая-то женщина ругала соседку
неприличными словами. Дядя Саша мне сказал: «Не слушай ее, она вздорная женщина».
Вот и ты такая же вздорная.

– Но ведь я же не ругаюсь, Коленька?
– Зато смеешься ночью, когда никто не смеется, и заснуть мне не даешь. Вздорная ты,
бабуля! – И уже полусонным голосом продолжал, медленно и вяло выговаривая слова: –
А рябые – все разбойники, я точно знаю. Вот дядя Василий, плотник, ты знаешь, он тоже
рябой. Я у него спросил, когда он в школе забор чинил: «Дядя Вася, вы, когда были
молодым, вы были разбойником?» Он говорит: «Еще каким! Особенно по женской
части». Я у него спросил: «Это как «по женской части»?» А он говорит: «Женские
монастыри грабил, монашек разорял». И больше ничего не сказал, только усы
разглаживал и смеялся глазами, потом набрал в рот гвоздей и совсем перестал со мной
разговаривать, начал доски прибивать. За два раза гвоздь по самую шляпку забивал, вот
как! Он хотя и был разбойником, но хороший дядька. Он всегда глазами смеется и
никогда не ругается, как ты говоришь, черным словом. Он один раз при мне очень
сильно прибил палец молотком и только сказал: «Ах, мать твою бог любит!» Бабуля, это
приличное ругательство или неприличное? Ты слышишь, бабуля, или ты спишь?
Серафима Петровна, не отвечая, молча уткнулась лицом в подушку, а когда вволю
насмеялась, мальчик уже тихо посапывал во сне.

Событием огромной важности для него стала поездка на автомашине в районный центр,
куда дядя Саша ездил, чтобы стать на партийный учет в райкоме партии. Там, в