Page 31 - Донские рассказы

перед первым попавшимся человеком, в голосе которого послышались ему
сочувственные нотки. И чего ради он разболтался? Какое дело Звягинцеву до его
переживаний?
Звягинцев не видел низко склоненного, помрачневшего лица Николая и продолжал
расспросы:
– Что же она, стерва, другого сыскала?
– Не знаю, – сухо ответил Николай.

– Значит, нашла! – убежденно сказал Звягинцев и сокрушенно покачал головой. – Ведь
вот какой народ, эти бабы! Парень ты из себя видный, получал, конечно, хорошее
жалованье, какого же ей черта надо было? Об детях-то она, сука, подумала?
Взглянув внимательно на затененное каской лицо Николая, Звягинцев понял, что дальше
вести этот разговор не следует. С тактом, присущим простым и добрым людям, он
замолчал, вздыхая и неловко переминаясь с ноги на ногу. А потом ему стало жаль этого
большого и сильного человека, товарища, рядом с которым вот уже два месяца он воюет
и делит горькую солдатскую нужду, захотелось его утешить и рассказать о себе, и он
присел рядом, заговорил:

– А ты брось, Микола, горевать о ней. Отвоюем, тогда видно будет. Главное – дети у тебя
есть. Дети, брат, сейчас – главная штука. В них самый корень жизни, я так понимаю. Им
придется налаживать порушенную жизнь, война-то разыгралась нешуточная. А
женщины, скажу я тебе откровенно, – самый невероятный народ. Иная в три узла
завяжется, а своего достигнет. Ужасно ушлое животное женщина, я, брат, их знаю!
Видишь рубец у меня на верхней губе? Тоже прошлого года случай. На Первое мая я и
другие мои товарищи комбайнеры затеялись выпить. Собрались семейно, с женами,
гуляем, гармошка нашлась, подпили несколько. Ну, и я, конечно, подпил, и жена тоже. А
жена у меня, как бы тебе сказать, вроде немецкого автоматчика: если зарядит что – не
кончит, пока все обоймы не порасстреляет, и тоже норовит нахрапом брать.
Была на этой вечеринке одна барышня, очень она хорошо «цыганочку» танцевала.
Смотрю я на нее, любуюсь, и никакой у меня насчет ее ни задней, ни передней мысли
нет, а жена подходит, щипает за руку и шипит на ухо: «Не смотри!» Вот, думаю, новое
дело, что же мне, на вечере зажмурки сидеть, что ли? Опять смотрю. Она опять
подходит и щипает за ногу, с вывертом, до глубокой боли. «Не смотри!» Отвернулся я,
думаю, черт с тобой, не буду смотреть, лишусь такого удовольствия. После танцев
садимся за стол. Жена против меня садится, и глаза у нее, как у кошки: круглые и искру
мечут. А у меня синяки на руке и ноге ноют. Забывшись, гляжу я на эту несчастную
барышню с неудовольствием и думаю: «Через тебя, чертовка, приходится незаслуженно
терпеть! Ты ногами вертела, а мне расплачиваться». И только я это думаю, а жена
хватает со стола оловянную тарелку и со всего размаху – в меня. Мишень, конечно,
подходящая, морда у меня была тогда толстая. Не поверишь, тарелка согнулась пополам,
а у меня из носа и из губы – кровь, как при серьезном ранении.

Барышня, конечно, охает и ужасается, а гармонист упал на диван, ноги задрал выше
головы, смеется и орет дурным голосом: «Бей его самоваром, у него вывеска выдержит!»
Света я невзвидел! Встаю и пускаю ее, жену то есть, по матушке. «Что же ты, – говорю, –
зверская женщина, делаешь, так твою и разэтак?!» А она мне спокойным голосом
отвечает: «Не пяль глаза на нее, рыжий черт! Я тебя предупреждала». Тут я успокоился
несколько, сел и обращаюсь к ней вежливо, на «вы». «Так-то, – говорю, – вы, Настасья
Филипповна, показываете свою культурность? Очень даже неприлично это с вашей
стороны тарелками при людях кидаться, имейте это в виду, и дома мы с вами поговорим
по душам».

Ну, ясно, что сорвала она весь мой праздник. Губа рассечена надвое, один зуб качается,
белая вышитая рубашка в крови, и нос распух и даже покосился куда-то в сторону.
Пришлось уходить из компании. Встали мы, попрощались, извинились перед хозяевами,
всё как полагается, пошли домой. Она идет впереди, а я, как виноватый, сзади. Дорогой
шла она, проклятая, как живая, а только порог переступила – и хлоп в обморок. Лежит и
не дышит, а морда у нее красная, как свекла, и левый глаз сделает щелкой: нет-нет да и
посмотрит на меня. Ну, думаю, тут уж не до ругани, как бы чего плохого не случилось с
бабой. Кое-как отлил ее водой, отпечаловал от смерти. Немного погодя она опять в