Page 51 - Донские рассказы

– Вот в таком случае и дают командиру умного начальника штаба. Глядишь, куда лучше
дела у нашего орла-командира пошли! Высшее начальство им довольно, авторитет этого
командира растет, будто на дрожжах, все командира прославляют, все о нем говорят, а
начальник штаба – умный такой, собака, но замухрыжистый от скромности – под
командирской славой, как цветок под лопухом, в тени прячется… Никто его до поры до
времени не чествует, никто Иван Ивановичем не зовет, а всему делу он голова,
командир-то только вроде вывески. Вот такие дела бывали при царе Фараоне.

Довольно улыбаясь, Звягинцев сказал:
– Иногда ты, Петя, толковые штуки говоришь. Конечно, если мне, скажем к примеру,
быть бы возле тебя вроде как бы начальником штаба – то уж я не дал бы тебе всякие
глупости вытворять! Все-таки я человек серьезный, а ты, не в обиду тебе будь сказано, с
ветерком в голове. Понятно, что при мне у тебя дела пошли бы лучше.

Лопахин огорченно покачал головой, с упреком сказал:
– Вот какой ты, Звягинцев, нехороший человек! Все слова мои повернул в свою пользу…

– Как, то есть, я их повернул? – настороженно спросил Звягинцев.
– Повернул к своей выгоде – вот и все. Неудобно так делать!

– Постой-ка, ты же сам говорил, что при умном начальнике штаба у командира дела идут
лучше, говорил ты так или нет?

С лицемерным смирением Лопахин ответил:
– Говорил, говорил, я от своих слов не отказываюсь. Это факт, что дела идут лучше,
когда у глуповатого командира умный начальник штаба, но у нас-то с тобой будет как
раз наоборот: из меня выйдет толковый командир, а ты, хоть и без князька в голове, все
же будешь у меня начальником штаба. Теперь тебе, конечно, безумно интересно знать,
почему я именно тебя, такого дурака, и вдруг назначу начальником штаба? Сейчас все
объясню, не волнуйся. Во-первых, назначу я тебя только тогда, когда в полку из рядового
состава останется в целости только один повар, на веки вечные проклятый богом Петька
Лисиченко. Его я переведу в стрелки, им буду командовать, а ты будешь разрабатывать
всякие мои стратегические замыслы, попутно кашку будешь варить и тянуться передо
мной будешь, как сукин сын. Во-вторых, если, кроме Петьки Лисиченко, в составе полка
останется еще хоть несколько бойцов – то не видать тебе должности начштаба, как своих
ушей! Тогда самое большее, на что ты можешь рассчитывать, – это должность адъютанта
при моей высокой особе. Будешь у меня по совместительству адъютантом и ординарцем.
Сапоги будешь мне чистить, за обедом и за водкой на кухню бегать, ну и все такое
прочее по хозяйству…

Разочарованно слушавший Звягинцев ожесточенно сплюнул и промолчал. Шагавший
рядом с Лопахиным красноармеец тихо засмеялся, и тогда Звягинцев, как видно,
выведенный из терпения, сказал:
– Балалайка ты, Лопахин! Пустой человек. Не дай бог под твоим командованием
служить. От такой службы я бы на другой же день удавился. Ведь ты за день набрешешь
столько, что и в неделю не разберешь.
– А ну, поаккуратней выражайся, а не то и в ординарцы не возьму.

– Горе у тебя когда-нибудь было, Лопахин? – помолчав, спросил Звягинцев.
Лопахин протяжно зевнул, сказал:

– Оно у меня и сейчас есть, а что?

– Что-то не видно по тебе.
– А я свое горе на выставку не выставляю.
– А какое же у тебя, к примеру, горе?