Page 56 - Донские рассказы

жалобно, – наверное, лечить ее привели.
Несколько поколебленный в своем предположении, Лопахин с минуту разочарованно и
меланхолически посвистывал, но в конце концов все же решил идти.
– Схожу на разведку, – бодро проговорил он. – А если старшина или кто другой спросит,
где Лопахин, – скажи, что пошел до ветру, скажи, что ужасные схватки у него в животе
и, может быть, даже дизентерия.
Сгорбившись, волоча ноги и скорчив страдальческую рожу, Лопахин околесил окоп
лейтенанта Голощекова, миновал телефонистов, тянувших с командного пункта провод,
шмыгнул в сад. Но едва лишь вишневые деревья скрыли его от посторонних взоров, как
он выпрямился, подтянул пояс, легкомысленно сдвинул набекрень каску и, вразвалку
ступая кривыми ногами, направился к гостеприимно распахнутой двери здания.
Еще издали он увидел суетившихся возле сарая женщин, ряды отсвечивавших на солнце
белых бидонов и пришел к решительному убеждению, что перед ним либо маслозавод,
либо молочно-товарная ферма колхоза. Велико же было его огорчение, когда, ловко
прыгнув через плетень, он неожиданно обнаружил около сарая осанистого старика, что-
то приказывавшего женщинам. Промышляя, Лопахин всегда предпочитал иметь дело с
женщинами. Он нерушимо верил в доброту и восковую мягкость женского сердца,
несмотря на довольно частые любовные неудачи, верил и в собственную неотразимость…
Что касается стариков, то их он попросту недолюбливал, всех без исключения почему-то
считал скаредами и всячески избегал обращаться к ним с какими-либо просьбами. Но
сейчас миновать старика было просто невозможно: судя по всему, именно он и был здесь
старшим.

Скрепя сердце и мысленно пожелав ни в чем не повинному старику скорой и
благополучной кончины, Лопахин направился к сараю, но уже не прежней игривой и
развязной походкой завзятого покорителя женских сердец, а строгим строевым шагом,
предварительно поправив на голове каску и погасив в глазах веселые огоньки.
Бегло взглянув на прямые плечи и несутулую спину старика, Лопахин подумал:
«Наверно, фельдфебелем служил, бородатый дьявол! Почтительностью его надо брать,
не иначе». Не доходя нескольких шагов, он щелкнул каблуками, поздоровался и
откозырял так, словно перед ним стоял по меньшей мере командир дивизии. Расчет
оказался безошибочным: на старика это явно произвело впечатление, и он, тоже
приложив узловатую ладонь к козырьку выцветшей казачьей фуражки, не менее
почтительно ответил гулким басом:
– Здравия желаю!

– Что это у вас тут, папаша, колхозная конюшня? – спросил Лопахин, с наивным видом
указывая на коровник.
– Нет, это наша МТФ. Собираемся вот в отступ…

– Поздно вы собрались, – строго сказал Лопахин. – Надо было пораньше об этом думать.

Старик вздохнул, погладил бороду и, глядя куда-то мимо Лопахина, сказал:
– Больно скоро вы, лихие вояки, добежали до нашего хутора… Позавчера радио
передавало, будто бои идут возле Россоши, а не успели мы оглянуться – вы уже возле
наших базов и германца небось следом за собой волокете…
Разговор начал принимать явно нежелательное для Лопахина направление, и он искусно
направил его по новому руслу, озабоченно спросив:
– Неужто коров еще не переправили за Дон? Коровы, наверно, хорошие у вас,
породистые?

– Коровки подходящие в нашем хозяйстве, не коровки, а золото! – с восторгом отозвался
старик. – Их-то мы вплавь переправили еще вчера вечером, а вот имущество пока
перевозим и перевезем, нет ли – не скажу, потому что на переправе такое
столпотворение идет, что не дай и не приведи бог! Немец на мост вторые сутки бомбы
кидает, рушит его, когда попадет, а тут военных машин всяких набилось тыщи, возле