Page 61 - Донские рассказы

Лопахин как сквозь сон слышал его возглас и знакомый надтреснутый голос лейтенанта
Голощекова, на высокой ноте прокричавшего привычное: «По самолетам противника!..»
Он успел выстрелить и ощутить плечом и всем телом весомый толчок отдачи, в какую-то
крохотную долю секунды успел осознать и то, что промахнулся. Знакомый
отвратительный свист бомбы вырос мгновенно, сомкнулся с оглушительным взрывом. По
каске, по униженно согнутой спине Лопахина, как крупный град, с силой забарабанили
комья вздыбленной и падающей земли, в ноздри вторгнулся и захватил дыхание едкий
металлический запах сгоревшей взрывчатки. Бомбы часто рвались вдоль линии окопов,
но значительно большее число взрывов гремело позади окопов, в школьном саду.
Лопахин, пересилив себя, поднял голову, сквозь мутно-бурую пелену взвихрившейся
пыли увидел слева взмывавший в голубое небо самолет, различил даже свастику на
хвосте его и разогнулся словно пружина, в бешенстве скрипнув зубами, снова припал к
ружью.

– Бей же его, стерву! Бей скорее!.. – лихорадочно дрожа, кричал на ухо Сашка.
Нет, на этот раз Лопахин не мог, не имел права промахнуться! Он весь как бы окаменел,
только руки его, железной крепости руки забойщика, слившись воедино с ружьем,
двигались влево, да прищуренные глаза, налитые кровью и полыхавшие ненавистью,
скользили впереди тянувшего ввысь самолета, беря нужное упреждение. И все же он
промахнулся и на этот раз… Губы его мелко задрожали, когда он увидел, как самолет,
набрав нужную высоту и с ревом развернувшись, снова стал пикировать на окопы.

– Патрон! – клокочущим голосом крикнул он. «Ю-87» резко снижался, поливая желтые
гнезда окопов огнем изо всех своих пулеметов. Навстречу ему, яростно захлебываясь,
бил ручной пулемет сержанта Никифорова, часто щелкали винтовочные выстрелы,
дробно и глухо, сливаясь воедино, стучали очереди автоматов. Лопахин выжидал. Он
неотрывно наблюдал за самолетом, снижавшимся с низким, тягучим и нарастающим
воем, и в то же время слух его невольно фиксировал все разнородные звуки огня: и
обвальный грохот фугасок, сыпавшихся в школьном саду возле огневых позиций
зенитной батареи, и частые удары зениток, и заливистые пулеметные трели. Ему
удалось различить даже несколько выстрелов из противотанковых ружей. Очевидно, не
он один охотился с противотанковым ружьем за обнаглевшим пикировщиком.
– Что ты застыл?! Что застыл, спрашиваю? Ты не раненый?! – кричал Сашка.

Но Лопахин, не отрывая взгляда от самолета, только коротко и страшно выругался, и
Сашка присел на шероховатое, усыпанное комками земли дно окопа, убедившись в том,
что Лопахин жив и невредим.
На втором заходе кипящая пулеметная струя, подняв пыльцу, начисто сбрила у
переднего бруствера окопа низкий полынок, краем захватила и насыпь бруствера, но
Лопахин не пошевельнулся.

– Нагнись! Прошьет он тебя, шалавый! – громко выкрикнул Сашка.
– Врешь, не успеет! – прохрипел Лопахин и, выждав момент, когда самолет только что
выровнялся на выходе из пике, нажал спусковой крючок.

Самолет слегка клюнул носом, но сейчас же выправился и пошел на юг, покачиваясь,
как подбитая птица, медленно и неуверенно набирая высоту. Около левой плоскости его
показался зловещий дымок.
– Ага, долетался, так твою и разэтак! – тихо сказал Лопахин, подымаясь в окопе во весь
рост. – Долетался! – еще тише и значимей повторил он, жадно следя за каждым
движением подбитого самолета.
Не дотянув до горы, самолет закачался, почти отвесно рухнул вниз. Он ударился о
землю с таким треском, словно где-то рядом о стол разбили печеное яйцо, и только тогда
Лопахин с огромным и радостным облегчением вздохнул, вздохнул всей грудью,
повернулся лицом к Сашке.
– Вот как надо их бить! – сказал он, раздувая побелевшие ноздри, уже не скрывая своего
торжества.