Page 102 - Собрание рассказов
P. 102

смотрит,  чем  мы,  мужчины.  И  по-разному  мы  понимаем,  что порядочно,  а  что  нет.  И вот
               подошел я к ней, стою, обнимаю ее, а сам думаю: «Наказанье господне, да обожди ты, не
               суетись. Мы ведь хотим все устроить, как для тебя лучше.»
                     Потому что я ее, знаете ли, любил. Ничто так не связывает мужчину и женщину, как
               общий грех, тайный грех. А потом, ведь все от него зависело. Ведь если б я с ней первый
               познакомился и на ней женился бы, а он был бы на моем месте, тогда все зависело бы от
               меня. Только он свой случай упустил, так что когда она сказала: «Тогда скажи, что ты мне
               говоришь, когда мы одни. Говорю тебе, я ему сказала все», — я и говорю:
                     — Все? Ты ему все сказала?
                     А он смотрит на нас.
                     — Она тебе все сказала? — говорю.
                     — Неважно, — говорит он. — Хочешь жить с ней?
                     Я не успел ответить, а он говорит:
                     — Любишь ее? Будешь о ней заботиться?
                     И  лицо  у  него  серое,  знаете,  как  бывает,  когда,  долго  человека  не  видя, при  встрече
               вдруг вскрикнешь: «Господи, да неужто это Роджерс?» Когда мне наконец удалось уйти, мы
               порешили на разводе.

                                                              IV

                     И вот назавтра, только я пришел на поле, как Гаррис, тот самый владлец нашего цирка,
               и говорит, вам сегодня придется одну особую работенку выполнить, я, похоже, запамятовал.
               Так или не так, только Гаррис говорит:
                     — Я ж тебя заранее предупредил.
                     Поцапались мы, и под конец я ему заявил напрямик, что с Роджерсом не полечу.
                     — Это почему же?
                     — Его спроси, — говорю.
                     — А если он не против с тобой летать, тогда полетишь?
                     Ну,  я  и  согласился.  Тут  Роджерс  подошел  и  говорит,  что  он  со  мной  полетит.  И  я
               решил,  что  он  давно  про  работу  эту  знал  и  мне  расставил  западню  и  подловил-таки.  Мы
               обождали, пока Гаррис уйдет.
                     — Так вот почему ты вчера так мягко стелил, — говорю. И послал его подальше. — Я
               теперь у тебя в руках, так, значит?
                     — Садись ты в кабину, — говорит он, — а я твой номер выполню.
                     — Да ты хоть раз такие номера выполнял?
                     — Нет. Но если ты машину строго поведешь, я справлюсь.
                     Я послал его подальше.
                     — Радуешься, — говорю. — Счастлив, что я у тебя в руках. Валяй, только смотри, как
               бы пожалеть не пришлось.
                     Он повернулся, пошел к самолету и лезет в переднюю кабину. Я пошел за ним, схватил
               за плечо и крутанул к себе. Он на меня глядит, я на него.
                     — Хочешь, чтоб я тебе врезал, — говорит. — Зря стараешься. Придется обождать, пока
               приземлимся.
                     — Не выйдет, — говорю. — Потому что я сдачи хочу дать.
                     И опять он глядит на меня, я на него. А Гаррис за нами из конторы наблюдает.
                     — Ладно, — говорит Роджерс, — только дай мне твои башмаки. У меня здесь нет пары
               на резиновом ходу.
                     — Лезь в кабину, — говорю. — Какая разница? Я на твоем месте, наверное, поступил
               бы так же.
                     Лететь нам предстояло над увеселительным парком, в нем тогда бродячий цирк стоял с
               палатками, с лотереями всякими. И народу там набралось тысяч двадцать пять, не меньше,
               сверху ну точь-в-точь пестрые муравьи. Я в тот день так лихачил, как никогда, но с земли это
   97   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107