Page 104 - Собрание рассказов
P. 104

Но тогда я молодой был. Господи, ведь и я был молодой. Помню ночь на перемирие в
               восемнадцатом году  — ох, и погонял я тогда по Амьену с задрыгой немцем, которого мы
               утром  сбили  на  «альбатросе», —  от  лягушачьей  военной  полиции  его  спасал.  Он  был
               славный  парень,  а  эти  паршивые  пехотинцы  хотели  запихнуть  его  в  каталажку,  битком
               набитую окосевшими поварами и прочей шушерой. Я пожалел парня: так далеко от дома его
               занесло, побили их к тому же, и вообще. Молодой я был тогда, это точно.
                     Все  мы  были  молодые.  Помню  одного  индийца,  принц.  Оксфорд  окончил,  ходил  в
               тюрбане  и  в  щегольской  майорской  форме,  так  он  говорил,  что  все,  кто  войну  прошел,
               мертвецы. «Все вы мертвецы, — говорил он, — хоть вам это и невдомек. И разница только в
               том, что им, — махал он в сторону фронта, — на это наплевать, а вам невдомек». И другое
               говорил, что мы еще долго будем дышать, ходячими захоронениями станем, катафалками,
               надгробьями и эпитафиями людей, которые умерли 4 августа 1914 года и сами не знают, что
               они умерли, так он говорил. Чудила он был, педик. А так тоже славный парень.
                     Но до тех пор, пока Роджерс в меня не вцепился и я лежал  на верхнем крыле этого
               «стэндарда» и считал позвонки, муравьиной шеренгой переползавшие через край фюзеляжа,
               я  еще  не  был  мертвецом.  Он в  тот  вечер  пришел  на  базу  попрощаться  со  мной  и принес
               письмо от нее  —  первое, больше я от  нее писем не получал. Почерк на нее похож, и мне
               почудился запах ее духов и померещилось, будто ее руки меня обнимают. Я разорвал письмо
               пополам, не вскрывая, и обрывки наземь бросил. А он поднял их и подал мне.
                     — Не валяй дурака, — говорит.
                     Вот и все. У них теперь ребенок, парнишка лет шести. Роджерс мне написал, письмо
               его  меня  догнало  через  полгода.  Я  ему  крестный.  Чудно  иметь  крестника,  который  тебя
               никогда не видел и которого ты никогда не увидишь, верно?

                                                              V

                     Вот я и говорю Рейнхардту:
                     — Одного дня вам хватит?
                     — Минуты хватит, — говорит он. И нажимает звонок.
                     Входит мисс Уэст. Она славная девчушка. Иной раз мне хочется отвести душу, и мы с
               ней ходим обедать в молочную напротив, и я ей рассказываю об ихнем брате, о женщинах.
               Хуже никого нет. Сами знаете:  вызовут тебя машину демонстрировать, приедешь, а их на
               крыльце уже столько, что в машину не влезть, и вот набьются они и давай от магазина к
               магазину  колесить.  Я  туда-сюда  кручусь,  выискиваю  место  для  стоянки,  а  она  и  говорит:
               «Джон очень хотел, чтоб я посмотрела эту модель. Но я ему так и скажу:  глупо покупать
               машину, раз ее нигде не поставишь».
                     Уставятся мне в затылок, и глаза у них блестят — жестко, подозрительно. Бог их знает,
               на что они рассчитывали: похоже, думали, машину эту можно, вроде шезлонга, сложить и к
               гидранту прислонить. Только, черт меня дери, я б не мог всучить и выпрямителя для волос
               вдове негра, погибшего в железнодорожной катастрофе.
                     И вот входит мисс Уэст, она славная девчушка, только ей кто-то сказал, что я за год
               перебывал не то на трех, не то на четырех работах, нигде подолгу не задерживался, и что я
               был военным летчиком, вот она пристает ко мне — почему я летать бросил, да почему бы
               мне  снова  в  летчики  не  податься.  Теперь  ведь  самолеты  в  ход  пошли,  а  автомобилями
               торговать не умею, да и ничем другим тоже. Знаете, как женщины приставать умеют: и такие
               они  участливые,  и  такие  настырные,  и  рот  им  не  заткнешь  —  не  то  что  мужчине.  И  вот
               входит она, и Рейнхардт говорит:
                     — Мистер Моноган нас покидает. Пошлите его к кассиру.
                     — Благодарствуйте, — говорю, — дарю эти деньги вам — купите себе на них обруч.


                                                     ЛИСЬЯ ТРАВЛЯ
   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109