Page 106 - Собрание рассказов

больно доверяй.
— А ты-то что думаешь? — спросил юноша.
Пожилой аккуратно нацелился и плюнул.
— Ничего не думаю, — сказал он. — Жена-то не моя. — И ничуть не громче, с тем же
выражением, хотя теперь он обращался к старшему конюху, который подошел к ним, сказал:
— У этого своих лошадей нет.
— У кого? — спросил конюх.
Белый кивнул в сторону охотника на кауром жеребце, который держался рядом с
рыжей кобылой.
— А, у мистера Готри, — сказал конюх. — И слава богу, что нет. Жалко было б
лошадей.
— Его коня мне тоже жалко, — сказал белый. — Всех жалко, над кем он хозяин.
— Это ты о мистере Гаррисоне? — спросил конюх. — Ну уж его-то лошади в твоей
жалости не нуждаются.
— Может, и так, — сказал белый. — Чего их жалеть? Вороному, надо думать, такое
обращение нравится.
— Лошадей Блера жалеть нечего, — повторил конюх.
— Может, и так, — сказал белый. Казалось, он рассматривает кровных лошадей,
которые жили в конюшне с паровым отоплением, охотников в сапогах и красных фраках,
самого Блера на нетерпеливо переступающем вороном. — Он за этой лисицей уже три года
охотится, — сказал он. — Послал бы кого-нибудь из вашего брата подстрелить ее, что ли,
или отравить.
— Подстрелить или отравить? — переспросил конюх. — Кто же это стреляет лис или
травит ядом?
— А почему их нельзя стрелять?
— Не по правилам это, — сказал конюх. — Сколько лет тут живешь, а до сих пор не
знаешь, как господа охотятся.
— Может, и так, — сказал белый. На конюха он не глядел. — Не понимаю, если он и
вправду так богат, как говорят, неужто ему… — он снова плюнул — презрительно, но без
желания оскорбить, просто указал на Блера плевком, будто ткнул пальцем, — неужто ему не
жалко тратить время на старую паршивую лису. Чего он так на нее злобится? Не хочет даже
собаками затравить. Несется всегда впереди собак, норовит убить ее палкой, как змею.
Приезжает каждый год из такой дали, понавезет столько народу, всех кормит, поит, и для
чего? Чтобы загнать старую паршивую лису. Да я бы ее в одну ночь поймал, дайте мне
только хорошую собаку и топор.
— Так уж господа устроены, — сказал конюх. — Разве их поймешь?
— Может, и так, — ответил белый.
По длинному гребню песчаного холма густо росли сосны, но с одного конца они
редели, и в просветах между деревьями виднелось большое, чуть не в милю шириной поле
под паром, которое своим дальним краем упиралось в лиловый от вереска отвал канавы. В
одном из просветов двое в комбинезонах, пожилой и юноша, внимательно глядели на поле,
сидя на своих мулах. Бежавшие понизу, примерно в полумиле от них, собаки потеряли след;
послышался их заливистый, тревожный и растерянный лай.
— За три-то года мог бы понять, что нашу каролинскую лису не возьмешь собаками,
которых привез из города, да еще с этого ихнего Севера, — сказал юноша.
— Это он понимает, — сказал пожилой. — Он и не хочет брать ее собаками. Даже
вперед себя ни одну не пускает.
— Сейчас они идут впереди.
— Ты так думаешь?
— А где же тогда он?
— Где он — не знаю, только сдается мне, им сейчас до него не ближе, чем до лисы. И
куда он скачет, там лиса и сидит себе, посмеивается над глупыми псами.