Page 109 - Собрание рассказов
P. 109

из больницы вернешься?» — «Да нет, — отвечаю, — до того, как туда попаду», — а сам руку
               в кармане держу. «Пожалуй, и в самом деле убьешь, с тебя станется», — говорит. С тех пор у
               нас все нормально. Револьвер я убрал подальше, он ко мне больше не цепляется, и все у нас
               нормально.
                     — Почему ты от него не уйдешь?
                     — Сам не знаю. Работа хорошая, хоть и живем на колесах. Ей-богу иной раз не знаю,
               куда придется ехать завтра — в Тихуану или в Италию, не знаю, смогу утром прочесть газету
               или нет, не знаю даже, где сейчас нахожусь. Но он мне подходит, а я — ему.
                     — Теперь у него есть к кому цепляться, может, потому он и не трогает тебя больше, —
               сказал шофер.
                     — Может,  и  так.  Только  она  до  того,  как  выйти  за  него  замуж,  ни  разу  в  жизни  не
               сидела на лошади, а он возьми и купи ей эту рыжую кобылу  — под цвет ее волос. Мы за
               кобылой аж в Кентукки ездили, и обратно он с ней ехал в одном вагоне. Я наотрез отказался:
               нет,  говорю,  увольте,  все,  что  могу,  для  вас  сделаю,  но  в  телячьем  вагоне  и  в  пустом  не
               поеду, а уж с лошадью и подавно. И поехал в спальном. Ей он прс кобылу сказал, когда она
               уже в конюшне стояла. «Но я не хочу ездить верхом», — говорит она. «Моя жена должна
               ездить  верхом, —  заявляет  он  ей. —  Ты  не  у  себя  в  Оклахоме». —  «Но  я  не  умею», —
               говорит она. А он: «Научись хотя бы сидеть на лошади, пусть люди думают, что ты умеешь
               ездить».  И  стала  она  ходить  к  Каллагену  учиться  на  его  одрах  вместе  с  детишками  и
               девицами из варьете, которые готовятся выйти замуж за миллионеров и потому берут уроки
               верховой  езды.  А  для  нее  лошадь  была  гаже  змеи  —  она  в  детстве  каталась  однажды  на
               карусели верхом на деревянной лошадке и закружилась.
                     — Откуда тебе все это известно? — спросил шофер.
                     — Видёл собственными глазами. Мы с ним частенько туда заглядывали — посмотреть,
               как она справляется с лошадью. Она-то иной раз и не знала, что мы тут, а может, знала, но не
               подавала  виду.  Вот  ездит  она  и  ездит  по  кругу  с  детишками  и  парочкой  зигфельдовских
               красоток (участниц эстрадных ревю) и на нас не глядит, а Блер стоит, и лицо у него черное,
               как тоннель в метро, будто он с самого начала знал, что ей все равно на лошади не ездить,
               даже на деревянной, и будто ему и дела до этого нет, с него довольно стоять и смотреть, как
               она старается, а все без толку. Наконец даже Каллаген сказал  ему, что это дохлый номер.
               «Прекрасно, — говорит ей Блер, — Каллаген считает, что тебя, может быть, удастся выучить
               сидеть  на  деревянной  лошадке,  поэтому  я  достану  подержанную  деревянную  лошадь,
               прибью  ее  на  веранде,  и  когда  мы  туда  приедем,  будешь  на  ней  кататься».  «Я  уйду  к
               маме», — говорит она. А он ей: «Сделай одолжение. Мой старик всю жизнь пытался сделать
               из меня финансиста, а твоей мамаше это удалось за два месяца».
                     — Ты же, вроде сказал, у нее есть свои деньги, — заметил шофер. — Почему она их не
               брала?
                     — Чего не знаю, того не знаю. Может, в Нью-Йорке индейские деньги не в ходу. Во
               всяком случае, мамаша кого угодно заставит выложить монету, бродвейским кондукторшам
               впору у нее поучиться. Иной раз явится обрабатывать Блера еще до завтрака, не дождется
               даже,  пока  я  суну  его  под  душ  и  дам  опохмелиться…  Да,  прибегает  она,  значит,  к  своей
               мамаше — та живет на Парк-авеню — и…
                     — Это ты тоже видел собственными глазами? — спросил шофер.
                     — … и плачет… Что? Нет, не я — горничная, есть у нее такая ирландочка, Берки зовут,
               мы  с  ней,  бывало,  то  в  кино  сходим,  то  в  ресторанчик.  Она-то  и  рассказала  мне  об  этом
               самом парнишке об йельском, о студентике, ее индейском дружке.
                     — Индейском дружке?
                     — Ну  да,  они  вместе  в  школе  учились  у  себя  в  Оклахоме.  Обменялись,  как  масоны,
               кольцами, или чем-то там еще, а потом у ее папаши в курятнике обнаружилась нефть, целых
               три фонтана, старик от радости помер, и тогда мамаша увезла дочку в Европу  учиться. А
               парнишка поступил в Йельский университет, и что ты думаешь он отколол в прошлом году?
               Женился на какой-то актриске, которая со своей захудалой труппой забрела в их город… Да,
   104   105   106   107   108   109   110   111   112   113   114