Page 110 - Собрание рассказов

так вот, значит, дочка, как узнала, что от Каллагена ей отказ, прибегает к мамаше на
Парк-авеню. И плачет. «Я, говорит, уже надеялась, что, может быть, его друзья не будут
надо мной смеяться, а он приходит туда и смотрит. Ни слова не говорит, просто стоит и
смотрит». — «Я столько для тебя сделала, — говорит мамаша, — а ты! Такого мужа тебе
нашла. Да нью-йоркские девушки его б с руками и ногами оторвали. Он всего и просит-то
тебя — научись ездить верхом и не позорь его перед его шикарными друзьями, а ты? Я
столько для тебя сделала!» — говорит мамаша. «Да ведь я-то не хотела выходить за него
замуж», — говорит она. «А за кого ты хотела выйти замуж?» — спрашивает мамаша. «Я
вообще не хотела выходить замуж», — говорит дочка. Ну, тут мамаша и вспомнила про
этого самого парнишечку, про Аллена, в которого дочка была…
— Аллен, значит, его имя, а йельский — фамилия? — спросил шофер.
— Да нет, это он учился в Йельском университете.
— Университет-то, вроде, называется Колумбийский, — сказал шофер.
— Нет, он в Йельском учился, это другой университет.
— Я думал, другой называется Корнеллский.
— Ну, а это третий. Знаменитый университет — когда в ихнем городе устраивают
облавы по ночным кабакам, полицейские студентами набивают полные машины и везут их в
участок. Ты что, газет не читаешь?
— Редко, — сказал шофер. — Я политикой не интересуюсь.
— Ну так вот. Папаша этого йельского парнишечки тоже нашел у себя нефть и тоже
разбогател, а ее мамаша злилась на Блера, потому что Блер не хотел, чтобы она жила с ними,
и куда бы мы ни ехали, с собой ее нипочем не брал. И тут-то, значит, мамаша и выложила,
что она обо всех о них думает — и о ней, и о Блере, и об этом студентике, так что дочка в
конце концов не выдержала и говорит, что помрет, а выучится скакать верхом, а Блер ей в
ответ, что лучше ей и в самом деле помереть, если она надумала скакать на рыжей кобыле,
которую мы привезли аж из Кентукки. «Я не позволю тебе загубить такую прекрасную
лошадь, — говорит, — будешь ездить на той, которую я тебе дам». Только она решила
учиться ездить тайком на этой самой прекрасной лошади, будь она неладна, на
кентуккийской ксбыле, а потом его ошарашить. В первый раз все сошло благополучно, зато
во второй раз она сломала себе ключицу и боялась, что Блер все узнает, но потом оказалось,
что Блер и так все знал с самого начала. Поэтому когда мы в первое лето сюда приехали и
Блер начал охотиться за этой самой тигрой или кто она там…
— Лисица, — сказал шофер.
— Ну да. Так я и сказал. Значит, когда он…
— Ты сказал — тигра.
— Ладно, пусть будет тигра. В общем, она уже скакала на рыжей кобыле и даже
старалась не очень отставать, а Блер обгонял и собак и всех, кто с ним охотился; и потом, два
года назад, он тоже летел впереди собак и один раз подскакал к этой самой тигре так близко,
что мог бы даже швырнуть в нее плеткой…
— К лисице, — сказал шофер. — К лисице, а не к тигре. Интересно…
Его собеседник — лакей он был, или, может, секретарь, сказать трудно— раскурил
вторую сигарету, спрятавшись в поднятый от ветра воротник и сдвинув на лоб шляпу.
— Что интересно? — спросил он.
— Так, я просто думал, — сказал шофер.
— Что думал?
— Думал, ему в самом деле так трудно скакать впереди всех и не обращать на нее
внимания? Не видеть, как она губит эту прекрасную кентуккийскую кобылу? Ему в самом
деле надо скакать так быстро?
— А что такое?
— Может, ему сейчас не надо скакать так быстро, как прошлый год, и убегать от нее.
Как по-твоему?
— Что как по-моему?