Page 139 - Собрание рассказов

— Да. Она сказала — сейчас же. Значит, сегодня ночью.
— Нет, — сказал он.
И было непонятно, на какой вопрос он отвечает, что отрицает. Но она поняла, хотя не
разжала объятий, только выражение лица у нее изменилось. Оно не сделалось еще
испуганным, померкшим, а просто стало недоверчивым, по-детски не верящим.
— Значит, ты и теперь не уйдешь? И теперь не оставишь ее? Просто отвезешь меня в
гостиницу, а утром вернешься домой? Или, может, ты и ночь со мной не пробудешь в
гостинице? Довезешь меня туда, оставишь, а сам…
Она обнимала его и, сверля взглядом, снова заговорила:
— Погоди, погоди. Ведь должна же быть этому причина… Погоди! — закричала
она. — Погоди! Ты сказал — телефон. В половине первого.
Она все еще не спускала с него глаз, руки ее были тяжелы, зрачки с булавочную
головку, лицо жестокое.
— Так вот в чем дело! Вот причина. Кто же это позвонил, наговорил на меня? Скажи! Я
требую. Я все объясню. Говори.
— Марта Росс. Она сказала, что высадила тебя на углу.
— Она солгала! — воскликнула Эми, едва лишь услышав имя. — Солгала! Они
действительно довезли меня до угла, но было еще рано, и я решила съездить к ним,
перекусить. И я окликнула Фрэнка, когда он разворачивался, и поехала с ними. Фрэнк это
подтвердит! Она лжет! Они вот только что высадили меня на углу!
Она смотрела на него. Целую минуту они молчали, не отрывая друг от друга глаз.
Потом он сказал:
— Тогда где же брошь?
— Брошь? — спросила она. — Какая брошь?
Но уже он видел, как рука ее дернулась вверх под шубкой и лицо исказилось, потом рот
открылся, как у ребенка, у которого сперло дыхание; она зарыдала, твердя сквозь всхлипы,
глухие, ребячьи, с покорностью отчаяния:
— О Говард! Я этого не хотела! Не хотела! Не хотела!
— Ладно, — сказал он. — Ну, не плачь. Тише, Эми. Она услышит.
— Ладно. Я постараюсь.
Но она все еще смотрела на него — казалось, слезы текли по ее искаженному,
странно-застывшему лицу, не только из глаз, а из всех пор; теперь и она говорила прямо и
кратко, как он, не защищаясь и не отнекиваясь.
— А если б не узнал, ты ушел бы со мной?
— Нет. И тогда бы не ушел. Я не могу ее бросить. Пока она жива, не брошу. Ни ее, ни
дом. Не брошу. Не могу…
Они глядели друг на друга, она всматривалась в него, как будто не она, но восковое
лицо той, что лежала внизу, отражалось в его зрачках — всклокоченные грязно-белые
волосы, жестокие, беспощадные глаза, — а ее собственное отображение стерлось, и это была
не просто слепота, но нечто предопределенное, неизбежное, роковое.
— Да, — сказала она. И, достав откуда-то шелковый лоскуток, стала осторожно
промокать глаза, даже сейчас инстинктивно боясь смазать краску с ресниц. — Она нас
одолела. И с постели не встает, а нас одолела. — Эми повернулась, прошла в чулан и в
сумку, которую оттуда вынесла, стала складывать флаконы с тумбочки, потом открыла
комод. — Все сегодня не смогу забрать. Придется…
Он тоже двигался по комнате, — взял из бумажника, лежавшего на комоде, там, где
стояла пустая рамка без фотографии, деньги, вернулся и сунул их ей в руки.
— Кажется, здесь немного. Но до завтра тебе не понадобятся.
— Да, — сказала она. — Завтра пришлешь остальные мои вещи.
— Да, — сказал он. Она мяла купюры в руке; на него она не смотрела. Он не знал, куда
она смотрит, знал только, что не на деньги. — Кошелек-то у тебя есть?
— Да, — сказала она. Но все еще складывала и мяла деньги, по-прежнему не глядя на