Page 141 - Собрание рассказов

Потом он подошел к комоду, выдвинул ящик, где лежал его бумажник, с минуту
постоял, положил руку на край ящика.
— Да, — сказал он спокойно вслух, — пожалуй, это оно и есть. Я всегда собирался так
сделать.
Ванная, пристроенная к дому позже, находилась в конце коридора, там было тепло, —
рефлектор был включен для Эми, и выключить его они забыли. Здесь он хранил виски. Он
начал пить, когда мать разбил удар, и вначале ему показалось, что теперь-то он свободен; а
после смерти ребенка он стал держать в ванной целый бочонок виски. Хоть ванная и была
отделена от основной части дома и находилась далеко от комнаты матери, он тем не менее
старательно заткнул полотенцами щели над и под дверью, потом убрал полотенца, вернулся
в спальню, снял пуховое одеяло с постели Эми, снова вернулся в ванную, заткнул опять
щели и повесил на дверь одеяло. Но и это не удовлетворило его. Слегка обрюзгший (бросив
попытки научиться танцам, он почти совсем перестал двигаться, и теперь, когда он
постоянно пил, в его облике мало что сохранилось от итальянского послушника), он постоял,
сосредоточенно хмурясь, держа в опущенной руке пистолет. Огляделся по сторонам. Взгляд
его упал на коврик, сложенный на краю ванной. Он обернул в него руку вместе с
пистолетом, прицелился в заднюю стенку и выстрелил — звук ударил по нервам, но был
приглушенный, негромкий. И все же он продолжал прислушиваться, словно ждал отклика
издалека. Но ничего не услышал ни теперь, ни даже тогда, когда снова открыл дверь, тихо
прошел по коридору, и спустясь вниз, удостоверился, что стекла за дверью у матери не
светятся. И тут же он снова тихонько поднялся по лестнице, слыша и не слушая холодный и
бессильный голос разума: Как и твой отец, ты, по-видимому, не можешь с ними жить, ни с
той, ни с этой, но, в отличие от отца, ты и без них не можешь, и отвечая голосу
спокойно: «Да, пожалуй, ты прав. Ты, пожалуй, знаешь нас лучше, чем я», и он снова закрыл
дверь ванной и аккуратно заткнул полотенцами сверху и снизу. Но на этот раз он не повесил
одеяло на дверь. Он накинул его на себя, сел на корточки, сунул дуло пистолета, как трубку,
между зубами и закутал толстым мягким одеялом голову поспешно, быстрыми движениями,
потому что уже начинал задыхаться.

ЗОЛОТАЯ ЗЕМЛЯ

I

В тридцать лет ему не понадобились бы две таблетки аспирина и полстакана
неразбавленного джина, чтобы решиться подставить себя иголкам душа и унять дрожь в
руках перед бритьем. Впрочем, в тридцать лет ему и не по карману было бы столько пить
каждый вечер, и, разумеется, он не выбрал бы тогда в собутыльники мужчин и женщин, с
которыми каждый вечер пил в сорок восемь, хоть и знал в те совсем уже последние часы,
когда барабанную дробь и звуки саксофона перекрывают звон разбитого стекла да выкрики
пьяных женщин, — те часы, когда он держался чуть лучше, чем можно бы ожидать, судя по
количеству поглощенного им спиртного и по числу и размерам оплаченных счетов, — что
часов через шесть-восемь он очнется и не от сна вовсе, а от хмельной мертвецкой одури, в
какую канет давешний буйный и узаконенный разгул, и, кажется, безо всякой передышки —
ни отойти, ни отдохнуть — узнает привычные очертания спальни в утреннем свете, что
нестерпимо бьет из-за спинки кровати, из оплетенных диким виноградом окон, откуда его
воспаленным глазам открывается вид, достойный служить памятником двадцатипятилетних
трудов и вожделений, сметливости и везенья, и даже силы духа, — другой склон ущелья,
крапленный мазками белых вилл, полускрытых в зелени заморских олив, либо окаймленных,
наподобие мечете, мерными колоннами сумрачных кипарисов; владельцев этих вилл по
имени, в лицо, даже по голосу мгновенно узнали бы в любом глухом углу Соединенных
Штатов — Американского континента — земного шара — куда такие имена, как Эйнштейн