Page 165 - Собрание рассказов

Она перевела взгляд на отца — это прозвучал его голос. Младший брат ее привстал на
стуле, чуть подавшись вперед, приоткрыв рот. Но чужак по-прежнему стоял и спокойно
глядел на Вэтча, прижав шляпу к потертому плащу и храня на лице выражение надменное,
усталое, слегка усмешливое.
— И нечего другую руку прятать, — сказал Вэтч, — Не держись за пистолет, не бойся.
— Нет, — сказал чужак. — Я ее не прячу.
— Так пей же виски, — сказал Вэтч, подвигая кувшин пренебрежительным толчком.
— Я бесконечно признателен, — сказал чужак. — Но желудок не принимает. В течение
трех лет войны мне приходилось извиняться перед своим желудком; теперь же, с
наступленьем мира, приходится извиняться за него. Но нельзя ли мне налить стакан для
моего слуги? Даже за четыре года он так и не смог притерпеться к холоду.
— Сотье Видаль, — выдохнула девушка в мелово крошащуюся глину, из которой шли
голоса, еще сдержанные, но навсегда непримиримые и уже обреченные: один — слепой
обреченностью жертвы, а второй — палача.
— Или, может, легче будет узнать, когда в спину такая ударит?
— Хватит, Вэтч!
— Не шумите. Если он провоевал хотя бы год, то уже разок да бегал от наших. Или
чаще, если приходилось ему иметь дело с армией Северной Виргинии.
— Сотье Видаль, — дохнула девушка, склонясь. Она увидела, как Видаль двинулся
прямиком к ней, неся в левой руке граненый стакан, зажав шляпу под левым локтем.
— Не туда, — сказал Вэтч. Чужак приостановился и оглянулся на Вэтча. — Куда
направились?
— Слуге моему несу, — сказал чужак. — В конюшню. Я полагаю, в эту дверь… —
Лицо чужака повернуто в профиль — обтянутое, надменное, изнуренное, брови подняты в
усмешливо-высокомерном вопросе.
Не вставая, Вэтч мотнул головой вбок и назад:
— Поворачивай оглобли.
Но чужак не двинулся с места. Только головой шевельнул, просто меняя направление
взгляда.
— На отца смотрит, — дохнула девушка. — Ждет, чтоб отец сказал. Он Вэтча не
боится. Я так и знала.
— Поворачивай оглобли, — сказал Вэтч. — Негр чертов.
— Значит, это лицо мое виною, а не форма, — сказал чужак. — А ведь вы четыре года
воевали, как я понимаю, чтобы освободить нас.
Затем она услышала, как снова подал голос отец.
— В переднюю дверь выйдите и кругом дома обойдите, — сказал он.
— Сотье Видаль, — сказала девушка. За спиной у нее громыхала у плиты мать. —
Сотье Видаль, — сказала девушка. Не вслух. Опять дохнула — глубоко, тихо, неспешно. —
Оно как музыка. Как пенье.

III

Негр сидел на корточках в проходе конюшни; стойла ее, разбитые и покосившиеся,
пустовали, если не считать двух лошадей Видаля. У ног негра лежал развязанный старый
вещевой мешок. Негр был занят — чистил пару тонких бальных туфель при помощи тряпки
и жестянки, на дне которой чернел узкий ободочек ваксы. Одну туфлю, уже вычищенную, он
поставил сбоку, на обломок доски. Кожа передка растрескалась; на подошву коряво набита
грубая подметка.
— Еще слава богу, что не кажем людям своей обувки, — сказал негр. — Слава богу,
одна только белая шваль на горе тут живет. Мне бы даже перед янками зазорно было за ваши
ноги в таких щиблетах. — Он потер туфлю, прищурился, подышал на нее, опять потер
туфлю о шинельный бок.