Page 176 - Собрание рассказов

XI

Хибара угрюмо тускнела в густом холодном рассвете, когда лошади вышли из
покосившихся ворот на месиво дороги. На гнедом кровном коне сидел негр, на буланом —
Видаль. Негра била дрожь. Сгорбясь, подтянув колени, он высоко торчал в седле, и лицо его
было едва различимо под клеенкой-капюшоном.
— Говорил же я вам, что они нас хочут отравить этим пойлом, — причитал негр. —
Говорил же я. Вахлачье, голь нагорная. А вы — мало что допустили отравить меня, так еще
своей рукой поднесли эту отраву. О господи, господи! Хоть бы домой доехать.
Видаль оглянулся на хибару, обветшалую, слепую, без признака жизни, без дыма над
трубой.
— У нее, наверно, есть молодой человек, ухажер, — произнес он вслух задумчиво и
усмешливо. — Да еще тут мальчик этот, Юл. Он сказал — дойдет дорога до лавровой рощи,
и, не доезжая, надо брать левее, тропой. Сказал, что через рощу нельзя.
— Кто сказал, чего сказал? — проговорил негр. — Я никуда не еду. Ворочусь сейчас на
сеновал и лягу.
— Хорошо, — сказал Видаль. — Слезай с седла.
— Это зачем?
— Мне будут нужны обе лошади. А ты можешь пешком, когда проспишься.
— Я матушке вашей скажу. Все скажу. Скажу, как за четыре года — и то вы не
научились разбирать янков от не-янков. Суетесь к янкам ночевать, допускаете поить отравой
негра матушкиного. Я скажу ей.
— Ты ведь как будто решил оставаться здесь, — сказал Видаль. Его тоже пробирала
дрожь. — Мне, однако же, не холодно, — проговорил он. — Мне не холодно.
— Чтоб я здесь оставался? Да вы без меня ни в жизнь домой не до беретесь. Что я
матушке скажу, когда приеду домой без вас и она спросит, а вы где?
— Поехали, — сказал Видаль. Стронул буланого с места. Спокойно оглянулся на дом,
отъезжая. За ним трясся на Цезаре негр и бубнил что-то горестно бормотал себе под нос.
Вчера они поднимались по этой дороге по длинному трудному подъему, теперь же
спускались по другому скату холма. Обращенная в месиво грязи и камней, дорога длинным
рубцом легла в тощую и каменистую землю, под раскисшее небо, ухабисто спускаясь туда,
где начинались сосны и лавр. Вскоре хибара скрылась из виду.
— Итак, спасаюсь бегством, — сказал Видаль. — Не очень-то буду я гордиться этим,
когда вернусь домой. Да нет, буду. Ведь это значит, что я еще жив. Все еще жив, поскольку
мне все еще ведомы страх и желание. Поскольку жизнь есть утверждение прошедшего и
обещанье будущему. И значит, я все еще жив… А вон и перелесок.
Это показалась лавровая роща. Шагах в четырехстах впереди она недвижно и
таинственно затемнела, возникла словно из воздуха, что пересыщен был водой. Видаль резко
осадил коня, а скрючившийся, охающий, совершенно спрятавший лицо негр, не заметив
того, выехал вперед и продолжал ехать, пока гнедой не остановился своею волей.
— А тропы я никакой не вижу… — сказал Видаль; в это время от рощи отделилась
фигура, бегущая к ним. Видаль подоткнул поводья себе под бедро, сунул руку внутрь плаща.
Но тут он увидел, что это бежит паренек. Подбежал. Лицо белое, напряжено, взгляд трезвый
и строгий.
— Тропа вон там, — сказал он.
— Благодарю, — сказал Видаль. — Спасибо, что пришел и показал, — хоть мы, думаю,
и сами сумели бы найти.
— Да, — сказал Юл, словно не слыша. Он взялся уже за уздечку буланого. — Вот там,
за кустами. Пока не выедешь туда, не видно.
— Куда туда? — сказал негр. — Я все скажу ей. За четыре года чтоб не научиться…
— Тихо, — сказал Видаль. — Благодарю, — сказал он Юлу. — Мне нечем наградить