Page 173 - Собрание рассказов

IX

Они лежали бок о бок на сеновале, укрывшись плащом и двумя снятыми с лошадей
одеялами. Сена не было. Негр храпел — густым и сиплым храпом, разившим сивухой. Внизу
в стойле переступал, потопывал копытом Цезарь. Видаль лежал на спине, положив руку на
грудь и пальцами обхватив култышку правой руки. Над головой, сквозь щели в крыше,
виднелось небо — густое холодное черное небо, которое будет мочить их дождем и завтра и
каждое последующее завтра, покуда не спустятся с гор на равнину.
— Если только спустимся живыми, — тихо сказал Видаль, неподвижно лежа рядом с
храпящим негром и глядя вверх. — А выходит, не совсем оравнодушел я. Я думал, что не
способен уже на боязнь, истощил способность к ней и утратил на нее привилегию. Так что я
счастлив. Вполне счастлив. — Он недвижно лежал в студеной тьме, думая о доме. —
Контальмезон. Жизнь наша подытоживается в звуках и тем приобретает значимость. Победа.
Поражение. Мир. Родной дом. Для того и нужно нам это хлопотное дело — изобретать
значения для звуков; чертовски хлопотное. Особенно если тебе не повезло, если ты
победитель. Чертовски это хлопотно. Хорошо быть побежденным — уютно, спокойно. Быть
побитым и лежать под дырявой крышей, думая о доме. — Негр храпел. — Чертовски
хлопотно… — произнес он, точно следя, как слова тихо облекаются формой в темноте над
губами. — Вот бы, скажем, в холле отеля «Гейозо» в Мемфисе взять вдруг и громко
захохотать. Но я счастлив…
Тут он услышал шорох. Видаль замер, сжимая пальцами рукоятку револьвера,
пригревшегося под культей правой руки, — слушая тихий, едва уловимый звук,
подымающийся по лестнице. Он не шелохнулся, пока смутное очертание проема в полу не
заполнила чья-то фигура.
— Стой, ни с места, — сказал он.
— Это я, — сказал голос — голос паренька; опять была в нем задохнувшаяся
торопливость, над которой и теперь Видаль не стал задумываться, относить ее к
волнению, — Видаль ее попросту не приметил. Юл подполз на четвереньках по сухой,
шуршащей соломенной трухе, кроющей пол.
— Валяйте, стреляйте, — сказал он. Стоя на руках и коленях, задыхаясь, он смутно
навис над Видалем. — Пусть бы я умер. Как хорошо бы. Пускай мы оба умерли бы. Теперь и
я, почти как Вэтч, хочу вам смерти. Зачем вас занесло к нам?
Видаль не шевельнулся.
— Почему Вэтч хочет мне смерти?
— Потому что у него в ушах еще раздаются крики ваших. Я раньше спал с ним, по
ночам он просыпается и раз бы задушил меня спросонья насмерть, если бы не отец. Вэтч
просыпается весь в поту, и в ушах у него крики ваших. Они ему мерещатся, в лохмотьях,
орут, бегут по полю с пустыми, незаряженными ружьями. — Юл говорил и плакал теперь
негромко. — К чертям вас! Пропади вы пропадом!
— Да, — сказал Видаль. — Эти крики и я слышал. Но почему ты и себе желаешь
смерти?
— Потому что она хотела сама к вам прийти. Но только ей нельзя было иначе как…
— Кому — ей? Твоей сестре?
— …как через комнату пройти. Отец не спал. Он сказал: «Выйдешь за порог, так и не
возвращайся». А она в ответ: «И не вернусь». А Вэтч тоже не спал и говорит: «Пускай
быстрей на тебе женится — на рассвете овдовеешь». И она вернулась, разбудила меня. Но я
и сам не спал. Сказала, чтоб я вам передал.
— Что передал? — спросил Видаль. Юл тихо плакал — в терпеливом, кромешном
отчаянии.
— Я сказал ей, что если вы негр и если она это сделает… Сказал ей, что я…
— Что? Сделает — что? Что просила тебя передать?