Page 43 - Собрание рассказов

Они все уставились на хромого.
— У вас, конечно, есть разрешение? — спросил второй из тех, кто к ним подошел.
Хромой поглядел на него.
— Разрешение?
— Разве для того, чтобы летать, не нужно иметь разрешение?
— А-а, разрешение… Аэроплану на полеты? Понятно. А как же? Конечно, есть. Хотите
посмотреть?
— Ведь вы должны показать его каждому, кто попросит?
— А как же! Хотите посмотреть?
— А где оно?
— Где же ему быть? Прибито в кабине, как власти и повесили, а вы думали, оно ко мне
прибито? Вы, может, думали, что в меня вставлен мотор или, может, приделаны крылья?
Оно в кабине. Вызовите такси, подъезжайте к аэроплану и смотрите.
— Я вожу такси, — сказал шофер.
— Ну и водите. Поезжайте с этим джентльменом на летное поле. Пусть посмотрит
разрешение на аэроплане.
— Это будет стоить двадцать пять центов, — сказал таксист. Но хромой, уже не
обращая на него внимания, прислонился к конторке. Они следили за тем, как он вытащил из
кармана жвачку и стал сдирать с нее обертку. — Я говорю, что это будет стоить четверть
доллара, — повторил таксист.
— Вы мне говорите? — спросил хромой.
— Я думал, вы хотите поехать на аэродром.
— Я? Зачем? Зачем мне ехать на аэродром? Я только что оттуда. Не я же хочу
посмотреть на разрешение. Я его уже видел. Я даже видел, как власти прибивали его в
кабине.

II

Бывший военный летчик капитан Уоррен выходил из магазина, где он встретил
высокого человека в грязном комбинезоне. Капитан Уоррен рассказывал об этой встрече
вечером, в парикмахерской, когда аэроплан уже улетел.
— Я не видел его четырнадцать лет, с тех пор как уехал из Англии на фронт в
семнадцатом. «Значит, это вы кончили бочкой мертвую петлю с двумя пассажирами на
„хиссо“ двадцатого года?» — сказал я.
— Кто еще меня видел? — спросил он. И сразу же, но то и дело озираясь, стал
рассказывать. Он был болен; за спиной у него кто-то остановился, уступая дорогу дамам, и
Джок повернулся так, словно тут же бы выстрелил, будь у него пистолет, а потом, когда мы
сидели в кафе и сзади хлопнули дверью, он чуть не выпрыгнул из комбинезона. «Нервы у
меня пошаливают, — сказал он. — А так ничего». Я звал его к себе поужинать, но он
отказался. Говорит, что есть может только с налету, вроде бы неожиданно для самого себя.
Идем мы с ним по улице, мимо ресторана, а он вдруг говорит: «Сейчас поем» и кинулся за
дверь, как заяц, сел спиной к стенке и велел Вернону принести что-нибудь, только чтобы
сразу. Выпил три стакана воды, а потом Вернон принес ему молочную бутылку с водой, и он
ее тоже почти всю выпил, пока подавали обед. Когда он снял шлем, я увидел, что волосы у
него почти совсем седые, а по годам он моложе меня. Вернее, был моложе, когда мы учились
летать в Канаде. Потом он мне сказал, как называется его нервная болезнь. Называется она
Гинсфарб. Это низенький, который спрыгнул с лестницы.
— А в чем дело? — спросили мы. — Чего они так боялись?
— Инспекторов, — сказал Уоррен. — У них нет разрешения на полеты.
— На аэроплане было.
— Да. Но не на этот аэроплан. Когда Гинсфарб его купил, инспектор не дал
разрешения. Разрешение это — на другую машину, которая разбилась, и кто-то помог