Page 79 - Собрание рассказов

Германа Корзины лущила горох или кукурузу и кидала в серебряный винный кувшин,
который перешел к ее тетке по наследству от жены старого Давида Колберта — двоюродной
бабки ее троюродной сестры по мужу, а Через-Ручей-Колода (тоже парень, только на него
никто не обращал внимания: он на лошадях не скакал, петухов не стравливал, в кости не
играл, и даже когда его заставляли, не мог плясать хотя бы так, чтобы у других в ногах не
путаться, и каждый раз позорил себя и всех, хворая после каких-нибудь пяти-шести рогов
водки, чужой к тому же) стоял, прислонясь к столбу крыльца, и дул в свою губную
гармошку. А потом один из парней держал скакового пони, а Иккемотуббе на своей
выезженной кобыле, в цветастом жилете, хвостатом сюртуке и бобровой шапке, в которой он
выглядел представительнее пароходного шулера и богаче самого водочника, проезжал мимо
крыльца, где сестра Германа Корзины лущила другой стручок гороха, а Через- Ручей-Колода
сидел прислонясь к столбу, и дул в губную гармошку. Потом Иккемотуббе оставлял кобылу
другому парню, а сам шел к Герману Корзине и в своей красивой одежде сидел на крыльце,
где сестра Германа Корзины лущила над серебряным кувшином, наверно, уже третий
стручок гороха, а Через-Ручей-Колода лежал на полу и дул в губную гармошку. А когда
приехал продавец водки, Иккемотуббе и другие парни пригласили Через-Ручей-Колоду в
лес, — пока не устали нести его. И хотя большая часть вылилась из него обратно без пользы,
после семи-восьми рогов Через-Ручей-Колода по обыкновению захворал и уснул, а
Иккемотуббе вернулся на крыльцо Германа Корзины, где день-другой ему не надо было не
слушать губную гармошку.
Наконец Ночная Сова подал мысль: «Пошли подарок тетке Германа Корзины». Но
единственным, что имел Иккемотуббе и не имела тетка Германа Корзины, был новый
скаковой пони. И немного погодя Иккемотуббе сказал: «Видно, я хочу эту девушку даже
больше, чем я думал», и послал Ночную Сову привязать недоуздок своего скакового пони к
ручке кухонной двери Германа Корзины. Потом ему вспомнилось, что тетке Германа
Корзины не всегда удается заставить сестру Германа Корзины выйти даже за водой к
роднику. Кроме того, эта тетка была троюродной сестрой по мужу внучатой племянницы
жены старого Давида Колберта, главного вождя всех чикасо в нашем краю, и на семью и род
Иссетиббехн смотрела вообще как на грибы.
— Но мы же знаем, что Герман Корзина может заставить ее подняться и выити за водой
к роднику, — сказал мой отец. — И я никогда от него не слышал, чтобы жена старого Давида
Колберта, или племянница его жены, или чьей-нибудь еще жены племянница или тетка были
лучше прочих. Отдай лошадь Герману.
— Я могу сделать лучше, — сказал Иккемотуббе. Потому что ни на Плантации, ни в
Америке, от Начеза до Нэшвилла, не было такой лошади, чтобы новому скаковому пони
Иккемотуббе приходилось смотреть ей в хвост. — Я вызову Германа на скачку за его
влияние на сестру. Беги, — сказал он моему отцу. — Перехвати Ночную Сову, пока он не
дошел до дома. — Так что мой отец успел вовремя и привел пони. Но на всякий случай —
если бы тетка Германа Корзины смотрела из кухонного окна или еще что-нибудь —
Иккемотуббе послал Ночную Сову и Сильвестрова Джона за корзиной со своими бойцовыми
петухами, хотя на них надежды было мало, потому что тетка Германа Корзины все равно
держала лучших петухов на Плантации и каждое воскресное утро выигрывала все деньги. А
потом Герман Корзина отказался влиять, так что скачка была бы просто на деньги и для
интересу. А Иккемотуббе сказал, что от денег ему проку нет, и какой уж там интерес, когда
проклятая девчонка ни днем ни ночью не идет из головы и весь белый свет ему опостылел.
Но водочник всегда приезжал, так что день-другой ему хотя бы не надо было не слушать
губную гармошку.
Потом и Давид Хоггенбек посмотрел на сестру Германа Корзины, которую он тоже
видел каждый год с тех пор, как пароход первый раз пришел на Плантацию. Рано или поздно
кончалась даже зима, и мы начинали следить за отметкой, которую сделал на пристани
Давид Хоггенбек, чтобы мы знали, когда воды станет довольно и пароход сможет идти.
Потом река поднималась до отметки, и действительно, через день-другой на Плантации