Page 76 - Собрание рассказов

— И я тогда получу двадцать четвертаков, — сказал я.
— Всего-то двадцать четвертаков? — сказал тот дядька, а леди не выпускал. — Это
всего-то тебе и обещано? Это пустяки. Ты ему тогда скажи еще: «Она говорит, чтоб ты дал
мне что-нибудь из драгоценностей». Понял?
— Зачем, мне бы мои двадцать четвертаков, — сказал я.
Потом они с леди опять куда-то делись за кусты, а я пошел себе обратно на угол и
опять посмотрел на римские свечи и ракеты из города, послушал, как шутихи хлопают, а тут
и пролетка вернулась, и дядя Родни снова зашептал сквозь занавески, вроде как раньше из-за
досок на мэндином окне.
— Ну? — сказал он.
— Она говорит, приходи, помоги нести, — сказал я.
— Что? — сказал дядя Родни. — Он дома, она не сказала?
— Никак нет, сэр. Она сказала, что приходи, помоги нести. И чтоб я два раза
повторил. — Потом я сказал: а где мои двадцать четвертаков? — потому что он уже
выпрыгнул из пролетки и скакнул с дорожки в темень, под кусты. Я тоже пошел под кусты и
сказал:
— Ты сказал, что дашь мне…
— Хорошо, хорошо! — сказал дядя Родни. Он чуть не на карачках под кустами
пробирался; я слышал, как он дышит. — Завтра получишь. Завтра получишь тридцать
четвертаков. А пока что катись к дьяволу домой. И если они побывали у Мэнди в домике, то
ты про меня ничего не знаешь. Беги отсюда. Быстро!
— Мне бы лучше сегодня мои двадцать, — сказал я.
Он быстро-быстро пробирался под кустами, а я от него не отставал, он тогда назад
крутнулся, чуть меня не схватил. Только я вовремя отскочил из кустов; он остался на месте и
ну меня крыть, потом нагнулся, и я смотрю — палку поднял, я повернулся — и бежать. А он
дальше заторопился, и все жался к кустам, а я тогда пошел, встал у пролетки, потому что мы
на другой день после рождества уедем в Джефферсон, и если дядя Родни до тех пор не
обернется, я его раньше лета не увижу, а он тогда, небось, будет делать дела с другой уже
леди, и плакали мои двадцать четвертаков, как тот никель, когда миссис Такер была
нездоровая. Ну, я и стал ждать у пролетки, смотрел на ракеты и римские свечи и слушал, как
в городе шутихи хлопают, только уж теперь было поздно, наверно, все магазины закрыты, и
дедушке подарка не купишь, даже если дядя Родни вернется и отдаст мне мои двадцать
четвертаков. Стою себе, слушаю шутихи и думаю, а может, мне сказать завтра дедушке, что
я ему хотел купить подарок, может, он мне все-таки даст пятнадцать центов заместо десяти,
и тут вдруг как начали хлопать шутихи у самого дома, куда дядя Родни пошел. Одну за
другой пять шарахнули, и снова тихо, а я подумал, ну, сейчас выдадут, наверно, ракеты, а
может, и римские свечи. Нет, не выдали. Хлопнули разом пять шутих, и все. Я стал дальше
ждать у пролетки, а потом народ кругом из домов посыпал и давай чего-то кричать; смотрю,
а все бегут к дому, куда дядя Родни пошел, а какой-то выскочил оттуда со двора и побежал
по улице в дедушкину сторону, я даже подумал сперва, что это дядя Родни пролетку забыл,
потом вижу — не он.
А дядя Родни все никак не возвращался, и я тогда пошел во двор, где люди собрались,
пролетку все равно ведь и оттуда видно, увижу, если дядя Родни из кустов вынырнет; пошел
я, значит, во двор, а там мне навстречу шесть человек несут чего-то длинное, еще двое
подскочили, хвать меня, и один говорит: вот черт, это же ихний малыш, тот,
джефферсонский. И я тогда разглядел, что несли-то оконный ставень, а на нем не понять что
в одеяло завернуто, и я сперва даже подумал, что они все пришли помогать дяде Родни нести
драгоценности, только дяди Родни было что-то не видать, и один, который нес, сказал:
— Кто? Из малышей? Вот черт, заберите его кто-нибудь отсюда домой.
И меня один дядя взял на руки, только я сказал, что мне надо дожидаться дядю Родни, а
он сказал, что дядя Родни теперь без меня обойдется, а я ему: да нет, мне же его здесь вот
надо ждать, и сзади кто-то сказал: проклятье, да уведите же его, и мы пошли. Я ехал у дяди