Page 78 - Собрание рассказов

пароходу, куда идти, ухаживали за сестрой Германа Корзины.
Весь Народ жил тогда уже на Плантации. Иссетиббеха и генерал Джексон встретились,
обожгли палочки, расписались на бумаге, и через леса протянулась линия, хотя ее не было
видно. Она протянулась сквозь лес прямо, как сорока летит, и по одну сторону от нее
оказалась Плантация, где вождем был Иссетиббеха, а по другую — Америка, где вождем был
генерал Джексон. И теперь, если что-то случалось по одну сторону линии, для одних это
было несчастьем, а для других — счастьем, смотря по тому, чем белый человек владел — так
уж повелось с самого начала. Но из-за того только, что дело случилось по ту сторону линии,
которой даже увидеть нельзя, белые могли назвать его преступлением, караемым
смертью, — если только могли дознаться, кто это сделал. Что нам казалось глупым. Одна
заваруха тянулась с перерывами неделю: и не из-за того, что белый человек исчез, — он был
из тех белых, по ком даже белые не скучают, — а из-за заблуждения, будто его съели.
Словно кто- нибудь, как бы он ни проголодался, рискнет съесть мясо вора и труса — в
стране, где даже зимой всегда найдется еда, на земле, для которой, как говаривал
Иссетиббеха, — когда состарился настолько, что от него ничего другого не требовалось,
кроме как сидеть на солнышке и ругать Народ за вырождение, а политиков за жадность и
безрассудство, — Великий Дух потрудился больше, а человек меньше, чем для любой земли,
о какой он слышал. Но у нас была свободная страна, и если белому захотелось установить
правило — даже такое глупое — на своей половине, наше дело маленькое.
Потом Иккемотуббе и Давид Хоггенбек увидели сестру Германа Корзины. Правда,
этого никто не миновал, раньше или позже — ни молодой, ни старый, ни холостой, ни
вдовый, ни даже тот, кто еще не овдовел, у кого и дома хватало, за чем присмотреть, — хотя
кто скажет, в какую дряхлость надо впасть или до какой уступчивости дойти в молодые
годы, чтобы не смотреть на их сестру и не кусать себе локти — эх. Потому что такая
красавица еще под солнцем не ходила. Вернее, не сидела — потому что она совсем не ходила
без крайней нужды. С утра чуть ли не первым звуком на Плантации бывал крик тетки
Германа Корзины — почему она не встала и не пошла за водой к роднику с другими
девушками, и порою даже до того доходило, что самому Герману Корзине приходилось
встать и послать ее; а под вечер тетка кричала, почему она не идет с другими девушками и
женщинами мыться — чем она тоже себя не перетруждала. Правда, ей и незачем было. Тому,
кто выглядит, как сестра Корзины в семнадцать, восемнадцать и девятнадцать лет, мыться не
обязательно.
Потом ее однажды увидел Иккемотуббе, который знал ее всю жизнь, кроме первых
двух лет. Он был сын сестры Иссетиббехи. Однажды ночью он взошел на пароход с Давидом
Хоггенбеком и уехал. И проходили дни, проходили луны, трижды приходила высокая вода, и
старый Иссетиббеха ушел в землю, и сын его Мокегуббе уже год был вождем, когда
Иккемотуббе вернулся, называясь теперь Дуумом, с белым другом по имени Кавалер Сьё
Блонд де Витри и восемью новыми рабами, которые нам тоже были ни к чему, в расшитой
золотом шляпе и плаще, с золотой коробочкой крепкого порошка и ивовой корзиной с
другими четырьмя щенками, которые еще не сдохли, а через два дня умер маленький сын
Мокетуббе, а через три Иккемотуббе, называвшийся теперь Дуумом, сам стал вождем. Но
тогда он еще не был Дуумом. Он был еще просто Иккемотуббе, просто парень, первый на
Плантации, и скакал на коне лучше и быстрее всех, плясал дольше всех, напивался пьянее
всех, и любили его больше всех — и парни, и девушки, и даже женщины постарше, им бы о
другом подумать. И вот он однажды увидел сестру Германа Корзины, которую знал всю
жизнь, кроме первых двух лет.
Когда Иккемотуббе посмотрел на нее, мой отец, Ночная Сова и Сильвестров Джон
стали смотреть в другую сторону. Потому, что он был первым среди них, и они любили его,
когда он был еще просто Иккемотуббе. Они держали для него другую лошадь, когда,
обнажившись до пояса, смазав тело и волосы медвежьим салом, как на скачках (только тут в
медвежье сало был подмешан мед), с одним веревочным недоуздком, без седла, как на
скачках, Иккемотуббе проезжал на своем новом скаковом пони мимо крыльца, где сестра