Page 74 - Собрание рассказов

посидит вечерок с родными. Ну, мы доужинали, и мама сказала, что проводит детей наверх
спать, а тетя Луиза сказала: не надо, Эммелина сама справится, и мы пошли наверх по задней
лестнице, а Эммелина сказала, что она и так нынче ни с того, ни с сего завтрак готовила,
может, конечно, некоторые думают, что она прямо рождество для них будет колесом
вертеться, как бы не так, сообразили, вообще из такого дома надо бежать без оглядки, и мы
пошли спать сами, а я немножко погодил и по задней лестнице вниз, по дороге вспомнил, где
лежит отвертка. И слышно стало, как в городе пускают шутихи, хоть луна и ярко светила, а я
все-таки видел, как римские свечи и ракеты вскочили на небо. Потом рука дяди Родни
высунулась в щель между досок и схватила отвертку. Лица его теперь было не видно, он как
будто не совсем смеялся, он даже и не смеялся как будто, а просто так дышал за ставнем.
Потому что где же им его обдурить.
— Ладно. — сказал он. — Десять четвертаков твои. Погодк-ка. А ты точно знаешь, что
меня никто не выследил?
— Еще чего, сэр, — сказал я. — Я нарочно ждал у забора, чтоб он подошел и спросил.
— Кто подошел? — спросил дядя Родни.
— Ну, тот с бляхой, — сказал я.
И дядя Родни ругнулся. Но он не от злости ругнулся. Он вроде как засмеялся, такие
смешочки делал без слов.
— Он сказал, может, ты куда погостить поехал, а я ему, что да, сэр, — сказал я.
— Правильно, — сказал дядя Родни. — Ей-богу, вот подрастешь, будешь дела делать
не хуже моего. Да и завраться не успеешь, недолго осталось. Ну, стало быть, десять
четвертаков твои, верно?
— Нет, — сказал я. — Пока не мои, у меня их нет.
Тут он снова ругнулся, а я сказал:
— Я давай подставлю шапку, ты их кидай, они не упадут.
Он тогда совсем заругался, только тихонько.
— Вот что, десять четвертаков я тебе не дам, — сказал он, и я стал говорить: «А сам
сказал» — и дядя Родни сказал:
— А дам я тебе двадцать четвертаков.
И я сказал: «Так точно, сэр», а он мне объяснил, как найти нужный дом и чего делать,
когда найду. Только бумажку в этот раз не надо было передавать, потому что дядя Родни
сказал, что дело-то нешуточное, на двадцать четвертаков, на бумаге такие важные дела не
пишутся, опять же зачем мне бумажка, все равно я там никого не знаю; и голос выходил
шепотом из-за ставни, самого-то его было не видать, и он шептал, как ругался, вроде как он
ругался на папу с дядей Фредом, что они, молодцы, заколотили дверь и ставни, а не
сообразили, что ему только того и надо.
— Отсчитай от угла дома три окошка. Потом кинь песком в стекло. Потом окошко
откроют — неважно, кто, ты все равно там никого не знаешь — ты только скажи, кто ты
есть, и потом скажи: «Он будет с пролеткой на углу через десять минут. Забирай
драгоценности». Ну-ка, повтори, — сказал дядя Родни.
— Он будет с пролеткой на углу через десять минут. Забирай драгоценности, — сказал
я.
— Скажи: «Забирай все драгоценности», — сказал дядя Родни.
— Забирай все драгоценности, — сказал я.
— Правильно, — сказал дядя Родни. Потом он сказал:
— Ну? Чего дожидаешься?
— Двадцати четвертаков, — сказал я.
Дядя Родни опять ругнулся.
— Ты что же, дела не сделавши, хочешь заработок получить? — сказал он.
— Ты сказал, что с пролеткой, — сказал я. — А вдруг ты забудешь мне заплатить,
ускачешь и не вернешься, а мы пока уедем. Помнишь, как еще тогда летом миссис Такер
была один раз нездоровая, и ты не стал мне никель платить, сказал, что ты же не виноват, что