Page 95 - Собрание рассказов

будет разобрано в… Но — неважно.
— Где? — спросил президент.
На спокойном, пухлом лице опять появилась задумчивость.
— Вождь будет смеяться; но если вождь желает, я скажу. В большом белом доме
заседаний с золотым орлом.
— Что? — воскликнул министр, снова готовый сорваться, — в бе…
Дядюшка скромно отвел глаза.
— Я же сказал, что вождь будет смеяться. Неважно. Все равно нам придется
подождать.
— Подождать, — сказал президент. — Чего?
— Вот это действительно смешно, — сказал дядюшка. Он опять хохотнул — весело и
беззаботно. — Еще не все мои люди успели прибыть сюда. Мы подождем остальных, потому
что ведь им тоже интересно будет посмотреть и послушать.
На этот раз сообщение не вызвало ни одного возгласа даже у министра. Они безмолвно
смотрели на него, а спокойный, ровный голос тем временем продолжал:
— По-моему, они перепутали город. Они слышали название столицы Белого Вождя, но,
оказывается, в нашей стране есть два города с таким названием, так что, когда они спросили
по дороге, им показали в другую сторону, и бедные глупые индейцы заблудились.
Он смеялся с добродушной и участливой снисходительностью, ничуть не
преобразившей его загадочную сонную физиономию.
— Но гонец от них уже прибыл, а сами они прибудут через неделю. Тогда мы и решим,
как наказать этого упрямого мальчишку.
Он легонько дернул племянника за руку. Если бы не это движение, то племянник,
уставившийся на президента серьезным, немигающим взглядом, так, должно быть, и не
пошевелился бы в течение всей процедуры.
Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь почесыванием индейцев. Потом
министр заговорил медленно и терпеливо, как будто растолковывая что-то ребенку.
— Послушайте. Ваш племянник свободен. В этой бумаге сказано, что он не убивал
белого человека и что никто не смеет обвинять его в этом, иначе и я, и великий вождь,
сидящий рядом, будем разгневаны. Он может сейчас же возвращаться домой. Возвращайтесь
и вы. Ведь хорошо сказано, что отцу тревожно в могиле, когда сын покидает родные места,
не так ли?
Снова наступило молчание. Потом президент сказал:
— К тому же белый дом заседаний с золотым орлом сейчас занят советом вождей,
более могущественных, чем я.
Рука дядюшки поднялась, из грязноватой кружевной пены вынырнул, покачиваясь,
указательный палец: знак упрека и несогласия.
— Даже глупый индеец не в силах поверить этому, — сказал он.
Потом, не меняя интонации, произнес (министр не понял, что именно к нему обращался
дядюшка, так что президенту пришлось подсказать ему):
— И те вожди, наверно, еще долго пробудут в белом доме, я так понимаю.
— Да, — сказал министр. — Пока не растает весь снег и не расцвету цветы по зеленой
траве.
— Ну, что же, — сказал дядюшка. — Придется нам подождать. Как раз и остальные
подъедут.
И так получилось, что по Авеню, которой была уготована славная судьба, под
непрекращающимся снегом, двигалась эта странная кавалькада, уныло пролагавшая себе
путь; в головной повозке сидели президент, дядюшка и племянник, на колене которого
по-прежнему лежала пухлая унизанная кольцами рука, а за первой повозкой шла вторая, в
которой находились министр и его секретарь и за ними — две цепи солдат, между которыми
чинно двигалось темное людское облако — мужчины, женщины дети, пешком и на руках; и
так случилось, что за председательским столом палаты, которой суждено было стать