Page 95 - Собрание рассказов
P. 95

будет разобрано в… Но — неважно.
                     — Где? — спросил президент.
                     На спокойном, пухлом лице опять появилась задумчивость.
                     — Вождь  будет  смеяться;  но  если  вождь  желает,  я  скажу.  В  большом  белом  доме
               заседаний с золотым орлом.
                     — Что? — воскликнул министр, снова готовый сорваться, — в бе…
                     Дядюшка скромно отвел глаза.
                     — Я  же  сказал,  что  вождь  будет  смеяться.  Неважно.  Все  равно  нам  придется
               подождать.
                     — Подождать, — сказал президент. — Чего?
                     — Вот это действительно смешно, — сказал дядюшка. Он опять хохотнул — весело и
               беззаботно. — Еще не все мои люди успели прибыть сюда. Мы подождем остальных, потому
               что ведь им тоже интересно будет посмотреть и послушать.
                     На этот раз сообщение не вызвало ни одного возгласа даже у министра. Они безмолвно
               смотрели на него, а спокойный, ровный голос тем временем продолжал:
                     — По-моему, они перепутали город. Они слышали название столицы Белого Вождя, но,
               оказывается, в нашей стране есть два города с таким названием, так что, когда они спросили
               по дороге, им показали в другую сторону, и бедные глупые индейцы заблудились.
                     Он  смеялся  с  добродушной  и  участливой  снисходительностью,  ничуть  не
               преобразившей его загадочную сонную физиономию.
                     — Но гонец от них уже прибыл, а сами они прибудут через неделю. Тогда мы и решим,
               как наказать этого упрямого мальчишку.
                     Он  легонько  дернул  племянника  за  руку.  Если  бы  не  это  движение,  то  племянник,
               уставившийся  на  президента  серьезным,  немигающим  взглядом,  так,  должно  быть,  и  не
               пошевелился бы в течение всей процедуры.
                     Наступило  долгое  молчание,  нарушаемое  лишь  почесыванием  индейцев.  Потом
               министр заговорил медленно и терпеливо, как будто растолковывая что-то ребенку.
                     — Послушайте.  Ваш  племянник  свободен.  В  этой  бумаге  сказано,  что  он  не  убивал
               белого  человека  и  что  никто  не  смеет  обвинять  его  в  этом,  иначе  и  я,  и  великий  вождь,
               сидящий рядом, будем разгневаны. Он может сейчас же возвращаться домой. Возвращайтесь
               и вы. Ведь хорошо сказано, что отцу тревожно в могиле, когда сын покидает родные места,
               не так ли?
                     Снова наступило молчание. Потом президент сказал:
                     — К  тому  же  белый  дом  заседаний  с  золотым  орлом  сейчас  занят  советом  вождей,
               более могущественных, чем я.
                     Рука  дядюшки  поднялась,  из  грязноватой  кружевной  пены  вынырнул,  покачиваясь,
               указательный палец: знак упрека и несогласия.
                     — Даже глупый индеец не в силах поверить этому, — сказал он.
                     Потом, не меняя интонации, произнес (министр не понял, что именно к нему обращался
               дядюшка, так что президенту пришлось подсказать ему):
                     — И те вожди, наверно, еще долго пробудут в белом доме, я так понимаю.
                     — Да, — сказал министр. — Пока не растает весь снег и не расцвету цветы по зеленой
               траве.
                     — Ну,  что же, —  сказал  дядюшка. —  Придется  нам  подождать.  Как  раз и остальные
               подъедут.
                     И  так  получилось,  что  по  Авеню,  которой  была  уготована  славная  судьба,  под
               непрекращающимся  снегом,  двигалась  эта  странная  кавалькада,  уныло  пролагавшая  себе
               путь;  в  головной  повозке  сидели  президент,  дядюшка  и  племянник,  на  колене  которого
               по-прежнему лежала пухлая унизанная кольцами рука, а за первой повозкой шла вторая, в
               которой находились министр и его секретарь и за ними — две цепи солдат, между которыми
               чинно двигалось темное людское облако — мужчины, женщины дети, пешком и на руках; и
               так  случилось,  что  за  председательским  столом  палаты,  которой  суждено  было  стать
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100