Page 27 - Глазами клоуна

Мы быстро проехали парк, миновали ворота, но нам пришлось задержаться у
остановки, у той самой, где Генриэтта села когда-то в трамвай, отправляясь в зенитную
часть. В трамвай садилось несколько девушек, им было столько же лет, сколько тогда
Генриэтте. Когда мы обгоняли трамвай, я увидел еще много девушек того же возраста, они
смеялись точно так, как смеялась она, и были в синих шляпках и в пальто с меховыми
воротниками. Если опять начнется война, родители девушек пошлют их в зенитные части,
как мои родители послали когда-то Генриэтту; сунут им немного денег на карманные
расходы, дадут на дорогу бутерброды, похлопают по плечу и скажут: «Будь молодцом!»
Мне хотелось помахать девушкам, но я не стал этого делать. Ведь люди толкуют все
превратно. А когда едешь в такой пижонской машине, уж вовсе нельзя махать девушкам.
Как-то раз в Дворцовом парке я дал мальчугану полплитки шоколада и убрал с грязного лба
его светлые волосенки; он плакал, размазывая слезы по всему лицу, я хотел утешить его. Но
тут две женщины устроили мне безобразную сцену и чуть было не позвали полицию; после
перебранки с ними я и впрямь почувствовал себя чудовищем; одна из женщин, не
переставая, орала: «Вы — грязный тип, грязный тип!» Это было ужасно, сама сцена
показалась мне такой растленно-чудовищной, как и то чудовище, за какое они меня
принимали.
Мчась с недозволенной скоростью по Кобленцерштрассе, я поглядывал по сторонам, не
покажется ли какой-нибудь министерский лимузин, который я мог бы слегка покорежить. В
спортивном автомобиле матери ступицы колес выпирают наружу, и ими легко поцарапать
лак на любой машине. Но в такую рань господа министры не разъезжают по улицам. Я
спросил Лео:
— Ты собираешься идти в армию? Это правда?
Он покраснел и кивнул:
— Мы обсуждали этот вопрос у себя в группе, — сказал он, — и пришли к
заключению, что это служит делу демократии.
— Прекрасно, — сказал я, — иди в бундесвер, помогай их идиотской возне, иногда я
жалею, что не подлежу призыву.
Лео вопросительно взглянул на меня, но, только я захотел встретиться с ним глазами,
он тут же отвернулся.
— Почему? — спросил он.
— Да потому, — сказал я, — что мне невтерпеж встретиться с тем майором, которого
поселили к нам во время войны и который собирался расстрелять мамашу Винекен. Теперь
он наверняка полковник, а то и генерал.
Я остановил машину перед Бетховенской гимназией, но Лео не захотел выйти, покачал
головой и сказал:
— Поставь машину подальше, справа от семинарского интерната.
Я проехал еще немного, остановился, быстро пожал Лео руку, но он не уходил; с
вымученной улыбкой он все еще протягивал мне руку. В мыслях я уже был далеко и не
понимал, чего он от меня хочет, и потом меня раздражало, что он все время с опаской
поглядывает на часы. Было всего только без пяти восемь, и у него оставалась еще уйма
времени.
— Неужели ты действительно пойдешь в бундесвер? — спросил я.
— А что в этом такого, — сказал он сердито. — Дай мне ключи от машины.
Я передал ему ключи от машины, кивнул и пошел. Не переставая, я думал о Генриэтте
и находил, что со стороны Лео — безумие стать солдатом. Я прошел низом через Дворцовый
парк, миновав университет, и вышел к рынку. Мне было холодно и хотелось видеть Марию.
Когда я вошел в лавку, там было полно детей. Они сами вынимали из ящиков конфеты,
грифели и резинки и клали деньги на прилавок, за которым стоял старый Деркум. Я
протиснулся через лавку к двери кухни, но он даже не взглянул на меня. Подойдя к плите, я
начал греть руки о кофейник; я ждал, что Мария вот-вот появится. У меня не осталось ни
одной сигареты, и я раздумывал, как поступить, когда Мария принесет их: взять просто так