Page 32 - Глазами клоуна

обуздывающей чувственность. Самая мысль о том, что мою чувственность или
чувственность любого другого человека будут специально обуздывать, кажется мне
отвратительной. Как видно, в этих семинариях день и ночь только и думают, что о
«вожделении плоти»; где-нибудь на кухне у них, наверное, сидит монашка, которая
составляет меню, а после обсуждает его с ректором; оба они усаживаются друг против друга
и, старательно избегая в разговоре слова чувственность, при каждом записанном на бумажке
блюде прикидывают: это блюдо обуздывает чувственность, это — возбуждает. Для меня
такая сцена — верх непристойности, так же, впрочем, как и проклятый многочасовой футбол
в интернате; все мы прекрасно знали, что игра в футбол должна утомить нас, чтобы мы не
думали о девушках, из-за этого футбол стал мне противен, а когда я думаю, что мой брат Лео
обязан есть капусту, дабы обуздывать свою чувственность, то испытываю острое желание
отправиться в сие заведение и облить всю их капусту соляной кислотой. Этим юношам
достаточно трудно и без капусты; нелегко, наверное, изо дня в день провозглашать нечто
непонятное — воскресение из мертвых и вечное блаженство. Нелегко, наверное, усердно
обрабатывать виноградники господа бога и убеждаться, что там чертовски мало всходит.
Мне объяснил это Генрих Белен, который так участливо отнесся к нам, когда у Марии был
выкидыш. В разговоре со мной он называл себя «простым чернорабочим в виноградниках
господа бога, как по моральному состоянию, так и по заработкам».
Мы выбрались с ним из больницы только в пять утра, и я довел его до дома; мы шли
пешком, потому что у нас не было денег на трамвай; когда он стоял у себя в дверях и
вытаскивал из кармана ключи, он был точь-в-точь рабочий, вернувшийся из ночной Смены
— усталый и небритый; я понимал, как тяжело ему будет сейчас служить мессу, со всеми
теми таинствами, о которых мне постоянно рассказывала Мария. Генрих отпер дверь — в
передней его поджидала экономка, угрюмая старуха в шлепанцах, кожа на ее голых икрах
показалась мне совсем желтой; а ведь эта женщина не была ни монашкой, ни его матерью, ни
родной сестрой.
— Что это такое? Что это такое? — прошипела она.
Будь проклят убогий, бесприютный холостяцкий быт, нет ничего удивительного, что
многие католики боятся посылать своих молоденьких дочек на квартиру к священнику, и нет
ничего удивительного, что бедолаги-священники совершают иногда глупости.
Я чуть было не позвонил опять в семинарию Лео глухому старикану с прокуренным
голосом: мне вдруг захотелось поговорить с ним о «вожделении плоти». Звонить
кому-нибудь из знакомых было боязно — чужой человек, наверное, поймет меня лучше. Я с
удовольствием спросил бы у него: правильно ли я понимаю католицизм. На всем свете для
меня существуют только четыре католика: папа Иоанн, Джеймс Эллис, Мария и Грегори
пожилой негр-боксер; когда-то он чуть было не стал чемпионом мира по боксу, а сейчас с
грехом пополам выступает во всяких варьете с силовыми номерами. Время от времени
судьба сталкивала нас. Он был очень набожный, по-настоящему верующий человек и всегда
носил на своей непомерно широкой груди атлета монашескую пелерину. Многие считали его
слабоумным, потому что он почти постоянно молчал и питался одним хлебом с огурцами; и
все же он был такой сильный, что носил по комнате меня и Марию на вытянутых руках, как
кукол. Существует еще несколько людей, которых, по всей вероятности, можно считать
католиками: это — Карл Эмондс и Генрих Белен, а также Цюпфнер. Насчет Марии я уже
стал сомневаться, ее «страх за свою душу» меня ни в чем не убеждает; если она и впрямь
покинула меня и делает с Цюпфнером то, что мы делали с ней, значит она совершила
поступок, который в ее книгах недвусмысленно именуется «нарушением супружеской
верности» и «блудом». Ее «страх за свою душу» возник только из-за моего нежелания
сочетаться с ней законным браком и воспитывать наших будущих детей в лоне католической
церкви.
Детей у нас не было, но мы без конца обсуждали, как будем их одевать, о чем будем с
ними разговаривать и как воспитывать; по всем вопросам мы придерживались одного
мнения, кроме воспитания в лоне церкви. Я согласился окрестить детей. Но тогда Мария