Page 69 - Глазами клоуна
P. 69

—  Если  бы  она  заговорила  со  мной  не  от  имени  этого  бюро,  все  было  бы  совсем
               по-другому, — сказал я.
                     — Ты имеешь что-нибудь против этого бюро? — спросил он спокойно.
                     — Нет, — сказал я, — очень приятно, что расовые противоречия хотят смягчить, но я
               воспринимаю  расы  иначе,  чем  бюро.  Негры,  к  примеру,  стали  у  нас  последним  криком
               моды... я уже хотел было предложить матери моего хорошего знакомого, негра, в качестве
               нахлебника... И ведь, подумать только, одних негритянских рас на земле несколько сот. Бюро
               никогда  не  останется  безработным.  Есть  еще  и  цыгане,  —  сказал  я.  —  Хорошо  бы  мама
               пригласила их к себе на файф-о-клок. Целым табором. Дел еще много!
                     — Не об этом я хотел говорить с тобой, — сказал он.
                     Я молчал. Он посмотрел на меня и тихо добавил:
                     — Я собирался поговорить с тобой о деньгах.
                     Я все еще молчал.
                     —  Полагаю,  что  ты  попал  в  довольно-таки  затруднительное  положение.  Ответь  мне
               наконец!
                     — Затруднительное положение — еще мягко сказано. По всей вероятности, я не смогу
               выступать целый год. Смотри. — Я закатал штанину, показал опухшее колено, опять опустил
               штанину и указательным пальцем правой руки ткнул себя в грудь. — И еще здесь, — сказал
               я.
                     — Боже мой, — воскликнул он. — Сердце?
                     — Да, — сказал я. — Сердце.
                     — Я позвоню Дромерту и попрошу его принять тебя. Он у нас лучший сердечник.
                     — Ты меня не понял, — сказал я, — мне не нужно показываться Дромерту.
                     — Но ведь ты сказал — сердце.
                     —  Вероятно,  я  должен  был  сказать  —  душа,  душевное  состояние,  внутреннее
               состояние... но мне казалось, что сердце тоже подходит.
                     — Вот оно что, — заметил он сухо, — ты имеешь в виду эту историю.
                     «Эту  историю»  Зоммервильд,  наверное,  рассказал  ему  в  Благородном  собрании  за
               игрой в скат между двумя кружками пива, после того как кто-то остался «без трех» с тузом
               червей на руках. Отец поднялся и начал ходить взад и вперед, потом остановился за креслом,
               оперся на спинку и посмотрел на меня сверху вниз.
                     —  Боюсь,  это  звучит  глупо  и  покажется  громкими  словами,  если  я  скажу:  тебе  не
               хватает  качества,  которое  отличает  истинного  мужчину,  —  умения  примиряться  с
               обстоятельствами.
                     — Это я уже сегодня раз слышал, — ответил я.
                     — Тогда выслушай еще раз — примирись с обстоятельствами.
                     — Оставь, — сказал я устало.
                     — Как ты думаешь, легко мне было, когда Лео пришел и сказал, что он обратится в
               католичество? Для меня это был такой же удар, как смерть Генриэтты... Мне не было бы так
               больно,  если  бы  он  сказал,  что  станет  коммунистом.  Я  еще  могу  как-то  понять,  когда
               молодой  человек  предается  иллюзиям о  социальной  справедливости и  тому  подобном.  Но
               это... — он обеими руками вцепился в спинку кресла и резко мотнул головой. — Это... нет.
               Нет!
                     Как видно, ему и впрямь было больно. Он побледнел  и теперь казался старше своих
               лет.
                     — Садись, отец, — сказал я, — выпей рюмку коньяку.
                     Он сел и кивком указал на коньячную бутылку; я вынул из серванта рюмку, налил ему
               коньяк, он взял рюмку и выпил, не поблагодарив меня и не предложив мне выпить с ним.
                     — Ты этого не можешь понять, — сказал он.
                     — Да, — согласился я.
                     —  Мне  страшно  за  каждого  молодого  человека,  который  в  это  верит,  сказал  он,  —
               поэтому мне было так невыносимо тяжело. И все же я примирился... примирился. Что ты на
   64   65   66   67   68   69   70   71   72   73   74