Page 73 - Глазами клоуна
P. 73

с  того  ни  с  сего  он  появляется  в  лиловых  рубашках  с  черным  шелковым  бантом.  Любой
               дилетант сгорел бы со стыда. Дух критиканства не самое худшее в критиках, ужасно то, что
               они так некритичны к самим себе и начисто лишены чувства юмора. Ну, конечно, это его
               профессия... но если он думает, что после шести лет работы на сцене мне следует снова сесть
               за парту... Какая чушь!
                     — Стало быть, тебе не нужны деньги? — спросил отец.
                     В его голосе я уловил нотку облегчения, и это заставило меня насторожиться.
                     — Напротив, — сказал я, — мне необходимы деньги.
                     — Что же ты намерен предпринять? Хочешь выступать вопреки всему?
                     — Вопреки чему? — спросил я.
                     — Ну, ты ведь знаешь, — сказал он смущенно, — что о тебе пишут.
                     — А что обо мне пишут? — спросил я. — Вот уже три месяца, как я выступаю только в
               провинции.
                     —  Мне  подобрали  все  рецензии,  —  сказал  он,  —  мы  с  Геннехольмом  их
               проштудировали.
                     — К дьяволу! — сказал я. — Сколько ты ему заплатил?
                     Отец покраснел.
                     — Оставь, — сказал он, — итак, что ты намерен предпринять?
                     — Репетировать, — сказал я, — работать полгода, год, сам не знаю сколько.
                     — Где?
                     — Здесь. Где же еще?
                     Ему стоило усилий не выдать своей тревоги.
                     —  Я  не  буду  вам  в  тягость  и  не  стану  вас  компрометировать;  даже  на  ваши
               «журфиксы» не покажу носа, — сказал я.
                     Он покраснел. Несколько раз я являлся к ним на «журфиксы», как явился бы любой
               посторонний, а не в семейном порядке, так сказать. Я пил коктейли, ел маслины, пил чай, а
               перед уходом набивал себе карманы сигаретами столь демонстративно, что лакеи краснели и
               отворачивались.
                     —  Ах,  —  только  и  сказал  отец.  Он  повернулся  в  кресле.  Я  видел,  что  ему  хочется
               встать и подойти к окну. Но он только потупил глаза и сказал:
                     —  Предпочитаю,  чтобы  ты  избрал  более  надежный  путь,  тот,  который  рекомендует
               Геннехольм. Мне трудно субсидировать заведомо неверное предприятие. Но разве у тебя нет
               сбережений? Ты ведь, по-моему, совсем неплохо зарабатывал все эти годы?
                     — У меня нет никаких сбережений,  —  сказал я,  — весь мой капитал  — одна марка,
               одна-единственная. — Я вынул из кармана марку и показал отцу. Он и впрямь нагнулся и
               начал ее рассматривать, словно какое-то диковинное насекомое.
                     —  С  трудом  верится,  —  сказал  он,  —  во  всяком  случае,  не  я  воспитал  тебя  мотом.
               Какую примерно сумму ты хотел бы иметь ежемесячно, на что ты рассчитываешь?
                     Сердце у меня забилось сильней. Я не предполагал, что он захочет мне помочь в такой
               прямой форме. Я задумался. Мне надо не так уж мало и не так уж много — столько, чтобы
               хватило  на  жизнь,  но  я  не  имел  понятия,  ни  малейшего  понятия,  какая  это  сумма.
               Электричество, телефон, что-то будет уходить на еду... От волнения меня прошиб пот.
                     —  Прежде  всего,  —  сказал  я,  —  мне  нужен  толстый  резиновый мат  размером  с  эту
               комнату, семь метров на пять, ты можешь раздобыть его на ваших рейнских шинных заводах
               со скидкой.
                     —  Хорошо,  —  он  улыбнулся.  —  Даю  тебе  его  безвозмездно.  Семь метров  на  пять...
               хотя Геннехольм считает, что тебе не следует размениваться на акробатику.
                     — А я и не собираюсь, папа, — ответил я. — Не считая резинового мата, мне нужна
               тысяча марок в месяц.
                     — Тысяча марок! — отец встал, он по-настоящему испугался, губы его дрожали.
                     —  Ну  хорошо,  —  сказал  я,  —  а  что  ты,  собственно,  предполагал?  —  Я  не  имел
               представления, сколько у него денег в действительности. По тысяче марок ежемесячно  —
   68   69   70   71   72   73   74   75   76   77   78