Page 70 - Глазами клоуна
P. 70

меня так смотришь?
                     — Я должен попросить у тебя прощения, — сказал я. — Когда я видел тебя на экране
               телевизора, мне казалось, что ты великолепный актер. Отчасти даже клоун.
                     Он недоверчиво, почти с обидой, взглянул на меня, и я поспешно добавил:
                     — Нет, действительно, папа, ты бесподобен. —  Я был рад, что мне наконец удалось
               назвать его «папой».
                     — Мне просто-напросто навязали эту роль, — сказал он.
                     — Она как раз по тебе, — сказал я, — когда ты ее играешь, получается здорово.
                     — Я никогда не играю, — сказал он серьезно, — никогда, мне незачем играть.
                     — Тем хуже для твоих врагов, — заметил я.
                     — У меня нет врагов, — возмутился он.
                     — Еще хуже для твоих врагов, — сказал я.
                     Он опять недоверчиво взглянул на меня, потом засмеялся и сказал:
                     — Но я, правда, не считаю их своими врагами.
                     — Значит, дело обстоит намного хуже, чем я думал, — сказал я, — разве те, с кем ты
               все  время  рассуждаешь  о  деньгах,  так-таки  не  понимают,  что  вы  умалчиваете  о  самом
               главном...  или  вы  договариваетесь  заранее,  до  того,  как  ваши  изображения  появятся  на
               экранах?
                     Он налил себе еще рюмку и вопросительно посмотрел на меня.
                     — Я хотел поговорить о твоем будущем.
                     — Минутку, — сказал я, — меня просто интересует, как это получается. Вы без конца
               толкуете  о  процентах  —  десять  процентов,  двадцать,  пять,  пятьдесят...  но  вы  ни  разу  не
               обмолвились, с какой суммы берутся эти проценты.
                     Он поднял рюмку, выпил ее и взглянул на меня; вид у него был довольно глупый.
                     — Я хочу сказать вот что: я не силен в арифметике и все же знаю, что сто процентов от
               полпфеннига равняются полпфеннигу, а пять процентов от миллиарда составляют пятьдесят
               миллионов... Понимаешь?
                     — Боже мой, — сказал он, — неужели у тебя есть время смотреть телевизор?
                     —  Да,  —  ответил  я,  —  после  этой  истории,  как  ты  ее  называешь,  я  часто  смотрю
               телевизор... Это приятно опустошает. Я становлюсь совсем пустым; и, если с собственным
               отцом встречаешься не чаще чем раз в три года, невольно радуешься, увидев его на экране.
               Где-нибудь  в  пивнушке  за  кружкой  пива...  в  полутьме.  Иногда  меня  прямо  распирает  от
               гордости за тебя; ну и ловко ты изворачиваешься, чтобы кто-нибудь не спросил невзначай о
               сумме, с которой исчисляются проценты.
                     — Ошибаешься, — сказал он холодно, — мне не к чему изворачиваться.
                     — Неужели тебе не скучно жить без врагов?
                     Он  встал  и  сердито посмотрел  на  меня.  Я  тоже  встал. Теперь мы оба  стояли позади
               своих кресел, положив руки на спинки. Я засмеялся:
                     — Как клоуна меня, конечно, интересуют современные формы пантомимы. Однажды,
               сидя один в задней комнате пивной, я выключил у телевизора звук. Великолепное зрелище!
               Я увидел, как чистое искусство вторгается в политику заработной платы, в экономику. Жаль,
               что ты так и не посмотрел мою сценку «Заседание наблюдательного совета».
                     —  Я  хочу  тебе  кое-что  сказать,  —  прервал  меня  отец.  —  Я  беседовал  о  тебе  с
               Геннехольмом. Просил его посмотреть несколько твоих вещичек и представить мне своего
               рода... своего рода аттестацию.
                     Вдруг я зевнул. Это было невежливо, но я ничего не мог поделать, хотя ясно сознавал,
               как  это  некстати.  Ночью  я  плохо  спал,  а  день  у  меня  выдался  трудный.  Но  если  ты
               встретился  с  отцом  после  трехлетней  разлуки  и,  собственно,  впервые  в  жизни
               разговариваешь  с  ним  серьезно,  зевать  отнюдь  не  рекомендуется.  Я  очень  волновался,  но
               чувствовал  себя  смертельно  усталым;  жаль,  что  именно  в  эту  минуту  я  не  мог  сдержать
               зевка. Фамилия Геннехольм оказывала на меня такое же действие, как снотворное. Людям
               отцовской  породы  необходимо  иметь  все  _самое  лучшее_:  лучшего  в  мире
   65   66   67   68   69   70   71   72   73   74   75