Page 48 - Колымские рассказы

исчезающую во рту другого человека. Я сел поудобнее и ел молоко без хлеба, запивая
изредка холодной водой. Я съел обе банки. Зрители отошли в сторону — спектакль был
окончен. Шестаков смотрел на меня сочувственно.
— Знаешь что. — сказал я, тщательно облизывая ложку, — я передумал. Идите без меня.

Шестаков понял и вышел, не сказав мне ни слова.
Это было, конечно, ничтожной местью, слабой, как все мои чувства. Но что я мог
сделать еще? Предупредить других — я не знал их. А предупредить было надо —
Шестаков успел уговорить пятерых. Они бежали через неделю, двоих убили недалеко от
Черных Ключей, троих судили через месяц. Дело о самом Шестакове было выделено
производством, его вскоре куда-то увезли, через полгода я встретил его на другом
прииске. Дополнительного срока за побег он не получил — начальство играло с ним
честно, а ведь могло быть и иначе.

Он работал в геологоразведке, был брит и сыт, и шахматные носки его все еще были
целы. Со мной он не здоровался, и зря: две банки сгущенного молока не такое уж
большое дело, в конце концов…

1956