Page 52 - Колымские рассказы

— Ну, я вам дам по цигарочке. Только надо выйти. Курить здесь нельзя.
Мы поделили махорку, и каждый закурил свою папиросу — роскошь, давно забытая. Я
сделал несколько медленных затяжек, бережно потушил пальцем папиросу, завернул ее
в бумажку и спрятал за пазуху.

— Правильно, — сказал веснушчатый парень. — А я и не подумал.
К обеденному перерыву мы освоились настолько, что заглядывали и в соседние комнаты
с такими же пекаренными печами. Везде из печей вылезали с визгом железные формы и
листы, и на полках везде лежал хлеб, хлеб. Время от времени приезжала вагонетка на
колесиках, выпеченный хлеб грузили и увозили куда-то, только не туда, куда нам нужно
было возвращаться к вечеру, — это был белый хлеб.
В широкое окно без решеток было видно, что солнце переместилось к закату. Из дверей
потянуло холодком. Пришел мастер.

— Ну, кончайте. Носилки оставьте на мусоре. Маловато сделали. Вам и за неделю не
перетаскать этой кучи, работнички.

Нам дали по буханке хлеба, мы изломали его на куски, набили карманы… Но сколько
могло войти в наши карманы?

— Прячь прямо в брюки, — командовал веснушчатый парень.
Мы вышли на холодный вечерний двор — партия уже строилась, — нас повели обратно.
На лагерной вахте нас обыскивать не стали — в руках никто хлеба не нес. Я вернулся на
свое место, разделил с соседями принесенный хлеб, лег и заснул, как только согрелись
намокшие, застывшие ноги.
Всю ночь передо мной мелькали буханки хлеба и озорное лицо кочегара, швырявшего
хлеб в огненное жерло топки.

1956