Page 55 - Колымские рассказы

— Иди, тварь, — сказал Федя. — Иди и ложись к параше. Там будет твое место. А будешь
кричать — удавим.

Это не было пустой угрозой. Уже дважды на глазах Платонова душили полотенцем
людей — по каким-то своим воровским счетам. Платонов лег на мокрые вонючие доски.

— Скука, братцы, — сказал Федя, зевая, — хоть бы пятки кто почесал, что ли…
— Машка, а Машка, иди чеши Федечке пятки. В полосу света вынырнул Машка, бледный
хорошенький мальчик, воренок лет восемнадцати.

Он снял с ног Федечки заношенные желтые полуботинки, бережно снял грязные рваные
носки и стал, улыбаясь, чесать пятки Феде. Федя хихикал, вздрагивая от щекотки.

— Пошел вон, — вдруг сказал он. — Не можешь чесать. Не умеешь.

— Да я, Федечка…
— Пошел вон, тебе говорят. Скребет, царапает. Нежности нет никакой.
Окружающие сочувственно кивали головами.

— Вот был у меня на «Косом» жид — тот чесал. Тот, братцы мои, чесал. Инженер.

И Федя погрузился в воспоминания о жиде, который чесал пятки.
— Федя, а Федя, а этот, новый-то… Не хочешь попробовать?

— Ну его, — сказал Федя. — Разве такие могут чесать. А впрочем, подымите-ка его.
Платонова вывели к свету.

— Эй, ты, Иван Иванович, заправь-ка лампу, — распоряжался Федя. — И ночью будешь
дрова в печку подкладывать. А утром — парашку на улицу. Дневальный покажет, куда
выливать…

Платонов молчал покорно.
— За это, — объяснял Федя, — ты получишь миску супчику. Я ведь все равно юшки-то не
ем. Иди спи.
Платонов лег на старое место. Рабочие почти все спали, свернувшись по двое, по трое —
так было теплее.
— Эх, скука, ночи длинные, — сказал Федя. — Хоть бы роман кто-нибудь тиснул. Вот у
меня на «Косом»…
— Федя, а Федя, а этот, новый-то… Не хочешь попробовать?

— И то, — оживился Федя. — Подымите его.
Платонова подняли.

— Слушай, — сказал Федя, улыбаясь почти заискивающе, — я тут погорячился немного.
— Ничего, — сказал Платонов сквозь зубы.

— Слушай, а романы ты можешь тискать?
Огонь блеснул в мутных глазах Платонова. Еще бы он не мог. Вся камера следственной
тюрьмы заслушивалась «Графом Дракулой» в его пересказе. Но там были люди. А здесь?
Стать шутом при дворе миланского герцога, шутом, которого кормили за хорошую шутку
и били за плохую? Есть ведь и другая сторона в этом деле. Он познакомит их с
настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к
художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг.
По старой привычке Платонов не хотел себе сказать, что просто он будет накормлен,
будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную