Page 144 - Хождение по мукам. Хмурое утро

шевелясь, не дыша, и ей было все равно тогда – живой он еще или уже мертвый. В
винтовке у нее осталась последняя обойма… Агриппина не захотела уйти с другими, уж
его-то она не бросила в той степи, ночью… Жалко, что там с той поры не валяются белые
косточки Агриппины…

– Ты что спать не ложишься, Гапа?
Иван Гора заслонился ладонью от свечи и всмотрелся, – у Агриппины текли слезы из
зажмуренных глаз, часто капали с длинных ресниц, черные брови высоко были
подняты… Он собрал в полевую сумку листочки, подошел к Агриппине и присел на
корточки перед ней.

– Ты чего, глупая… Устала, что ли?
– Жги, жги ему грудь, учи его, учи про белые косточки…

– Гапа, чего ты несешь?
Она ответила девчоночьим отчаянным голосом:

– На втором месяце я… Не видишь ты ничего… Знаешь одно – Анисья, Анисья…
Иван Гора тут же и сел у ног Агриппины. Рот у него самостоятельно раздвинулся, как у
глупого…
– Гапа, а ты не врешь? Гапа, счастье какое, – неужто беременна? Милая ты моя,
желанная, Гапушка…

И, когда он так сказал, она – уже низким, бабьим голосом:

– Да ну тебя, уйди с глаз долой…
Потянулась к нему, обняла и припала, все еще всхлипывая, с каждым разом короче и
слабее…

Третий разгром атамана Краснова под Царицыном вызвал оживление всего Южного
фронта, нависшего тремя армиями – Восьмой, Девятой и Тринадцатой – над Доном и
Донбассом. Враждовавшее казачество, казалось, готово было махнуть рукой на вражду,
повесить седла в сарай, – пускай их пачкают голуби, – завернуть в сальные тряпочки
винтовки, зарыть поглубже в землю. Какой черт выдумал, что под большевиками нельзя
жить! Земля никуда не делась, вон она дымится на оголенных буграх под весенним
солнцем, и руки при себе, и кони просятся в хомут, волы – в ярмо…
Главком из Серпухова торопил с наступлением. Первоначальный порочный план
главкома несколько менялся. Армии перестраивались на ходу: вместо движения по Дону,
на юго-восток, красным армиям, в распутицу и бездорожье, приходилось поворачиваться
на юго-запад, на Донец. Но делать это было уже поздно: столбовая дорога революции –
пролетарский Донбасс – была закрыта крепко: за эти два месяца топтанья на месте
дивизия Май-Маевского, ворвавшаяся в Донбасс, пополнилась сильными
добровольческими частями, снятыми с Северного Кавказа после того, как там, в
астраханских песках, была рассеяна Одиннадцатая Красная армия. На правом берегу
Донца стояло теперь пятьдесят тысяч отборных белых войск под командой Май-
Маевского, Покровского и Шкуро.
Весна началась дружно. Под косматым солнцем разом тронулись снега, налились синей
водой степные овраги, вздулся Донец, невиданно разлились поймы. Так как
железнодорожные линии в этих местах шли по меридианам, перегруппировку
приходилось производить грунтом, по бездорожью. Армейские обозы вязли в
непролазной грязи, отрываясь от своих частей. Все это тормозило и замедляло
перегруппировку. Переправы через широко разлившийся Донец были заняты белыми.
Наступление выливалось в затяжные бои. И тогда же в тылу, в замирившейся станице
Вешенской, неожиданно вспыхнуло организованное деникинскими агентами упорное и
кровавое казачье восстание. Белые аэропланы перебрасывали туда агитаторов, деньги и
оружие.