Page 32 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Почему звание мое – сукин сын?
– Так не годится, – проговорил Шарыгин, приподнимаясь с колен, – сидел он на своем
месте у снарядов. – Латугин, неорганизованный разговор ведешь. При чем тут – сукин
сын, при чем – королева греческая? Это все надстройка. А суть в классовой борьбе. Ты
должен себя определить – кто ты: пролетарий или ты деклассированный элемент…
– А ну тебя к черту! Я царь природы, – крикнул ему Латугин. – Понятно это тебе, или ты
еще молод?.. Прочел я одну книжку, там сказано: человек – царь природы. Вот отчего я
стою у этого орудия. Жив в нас царь природы. Долг, долг, страх, страх! Я в господа бога
тарарахну сегодня очередь, не то что по генералу Мамонтову, – вот тебе и надстройка!
Зубами хрящи буду перегрызать…
– Тихо, товарищи! – крикнул из прикрытия Сергей Сергеевич, сидевший у полевого
телефона. – Сообщаю: под Сарептой у нас большой успех. Разбиты два полка кавалерии и
полк пластунов, полторы тысячи убиты, восемьсот пленных…
Слух об успехе под Сарептой облетел фронт. Одна из частей Десятой армии, отрезанная
наступлением пятой колонны, – конная бригада Буденного, – пробивалась в то время из
Сальских степей на Царицын. Поход был тяжелый, и люди и кони притомились. А когда
на одном из полустанков нечаянно удалось соединиться по телефону со штабом
морозовцев и чей-то веселый голос, пересыпая речь крепкой солью приговорок, гаркнул
в трубку: «Так что же вы спите, не знаете, что под Сарептой изрубили в собачье крошево
две кавалерийских дивизии гадов, приходите пленных считать…» – услышав про такое
знаменитое дело, хотя бы даже и сильно преувеличенное, бригада оставила под охраной
свои обозы и стоверстным маршем пошла на север – навстречу гадам генерала Денисова.

Но успех под Сарептой все же был местный, и на главных царицынских позициях не
стало от этого легче, а стало труднее. Мамонтов со всей быстротой учел счастливый
случай с двумя крестьянскими полками, в ночь перестроил штурмовые колонны и с
зарей все напряжение атак перенес на этот наиболее уязвимый пятиверстный участок
фронта, жидко заслоненный рабочими дружинами.

Равнину, по которой наступал цвет донского войска, прорезали с запада на восток два
огромных глубоких оврага, – они пересекали фронт и тянулись до самого города. По ним-
то казачья конница стала подбираться вплотную к красным окопам. Вся равнина, как
муравейниками, была покрыта кучечками земли: это ползла пехота. Перед нею взад и
вперед слепыми гусеницами двигались огромные танки. Аэропланы кружились над
батареями, над вереницами обозов, тянущихся по степи из Царицына и в Царицын,
сбрасывали небольшие грушевидные бомбы, рвущиеся с ужасающей силой.

Бронепоезд Мамонтова дымил на горизонте. Справа и слева от него вся степь полнилась
телегами станичников. Теснясь ось к оси, они двигались вплотную за войсками.
Торговым казакам уже был виден город с куполами, фабричными трубами и дымами
пожаров на окраинах. Ох, и глаза ж горели под насупленными бровями у этих дымом,
салом и дегтем пропахших людей.

Над степью, надавливая воздух, неслись снаряды и с грохотом опоясывали красные
укрепления взметающимися и падающими фонтанами земли. Из глубоких оврагов с
визгом выносилась конница и, не глядя ни на что, шла через проволоки на окопы с такой
пьяной яростью, что иного казака уже шлепнула пуля и в глазах – смертная тьма, а он
все еще на скаку режет воздух шашкой, покуда не завалится в седле и, вскинув руки,
будто от бешеного смеха, покатится с шарахнувшегося коня.

Пехотные цепи, подползая, кидались вперед. У красных окопов мешались в схватке
конные и пешие. Мамонтов в этот день всем казакам приказал повязать белые ленточки
на околыши фуражек, чтобы сгоряча свои не рубили своих. И тем страшнее, упорнее был
бой, что с обеих сторон дрались русские люди… Одни – за неведомую новую жизнь,
другие – за то, чтоб старое стояло нерушимо.

И каждый раз волны атак отливали, отброшенные красными бронелетучками. Эти
оборудованные наспех на царицынских заводах бронепоезда, – из двух бензиновых
цистерн или из двух товарных платформ с паровозом посредине, – курсировали по
окружной дороге частью впереди, частью позади фронта. С пулеметами и пушками они
врезались порой в самую гущу свалки. Выжимая из старых паровозов-кукушек