Page 36 - Хождение по мукам. Хмурое утро
P. 36
арбуз режут ножиком, это уже не арбуз, – арбуз нужно колоть кулаком. – Выплевывая
косточки, прищуриваясь, он поглядывал на равнину, видную, как на ладони, под
закатным солнцем. – Горячих галушек миску, вот это было бы сытно. А как ты думаешь,
Василий, ведь похоже на то, что в ночь будет приказ – отступить…
– То есть как отступить? Отдать окружную дорогу? Да ты в уме?
– А ты был в уме, когда допустил прорыв, – чего дремали твои бронелетучки?
Начальник артиллерии, разговаривая, нет-нет да и подносил к глазу два раздвинутых
пальца или вынимал из кармана спичечную коробку и, держа ее в вытянутой руке,
определял углы и дистанции с точностью до полусотни шагов.
– Да у них же саперы специально шли за цепями и успели подорвать путь в десяти
местах.
– И все-таки клина нельзя было допустить, – упрямо повторил начальник артиллерии. –
Слушай, взгляни-ка, ты ничего не замечаешь?
Только острый, наметанный глаз мог бы заметить, что на бурой равнине, уходящей на
запад, не было безлюдно и спокойно, но происходило какое-то осторожное движение.
Все неровности земли, все бугорки, похожие на тысячи муравьиных куч, отбрасывали
длинные тени, и некоторые из этих теней медленно перемещались.
– Сменяются цепи, – сказал начальник артиллерии. – Ползут, красавцы… Возьми-ка
бинокль… Замечаешь, как будто поблескивают полосочки?..
– Вижу ясно… Офицерские погоны…
– Это понятно, что офицерские погоны поблескивают… Ух, как поползли, мать честная,
гляди, как пауки!.. Что-то много офицерских погонов… Других и не видно…
– Да, странно…
– Третьего дня Сталин предупреждал, чтоб мы этого ждали… Вот, пожалуй, они самые и
есть…
Алябьев взглянул на него. Снял картуз, провел ногтями по черепу, взъерошив
слипшиеся от пота волосы, серые глаза его погасли, он опустил голову.
– Да, – сказал, – понятно, почему они так рано сегодня успокоились… Этого надо было
ждать… Это будет трудно…
Он быстро сел к телефону и начал названивать. Затем надвинул картуз и скатился по
винтовой лестнице.
Начальник артиллерии наблюдал за равниной, покуда не село солнце. Тогда он позвонил
в военсовет и сказал тихо и внятно в трубку:
– На фронте офицерская бригада сменяет пластунов, товарищ Сталин.
На это ему ответили:
– Знаю. Скоро ждите пакет.
Действительно, скоро послышался треск мотоцикла. По скрипучей лестнице затопали
шаги, в люк едва пролез мужчина, весь в черной коже. Начальник артиллерии был не
мал ростом, а этот мотоциклист навис над ним:
– Где здесь начальник артиллерии армии?
И, услышав: «Это я», – мотоциклист потребовал еще и удостоверение, чиркнул спичку и
читал, покуда она не догорела до ногтей. Тогда только он с величайшей
подозрительностью вручил пакет и затопал вниз.
В пакете лежала половинка четвертушки желтой буграстой бумаги, на ней рукой
предвоенсовета было написано:
