Page 33 - Хождение по мукам. Хмурое утро

последние силы, они сквозь взрывы, в облаках пара из простреленных паровозных боков,
носились по развороченным путям, развозя в окопы воду, хлеб и огнеприпасы.

– Ложись!

Рядом рвануло так, что свет потемнел и тело вдавило, и сейчас же по спинам, по
головам, обхваченным руками, забарабанили падающие комья.

– К орудию… По местам! – кричал Телегин, вскакивая и смутно сквозь пыль различая
задранную одним колесом кверху пушку и людей, злобно подскочивших к ней… «Все
целы – Латугин, Байков, Гагин, 3адуйвитер… нет Шарыгина… здесь… цел… Второе
орудие в порядке, – Печенкин, Власов, Иванов… головой мотает…»
– Левее, шесть восемьдесят, прицел шесть ноль, батарея огонь! – хрипел Сапожков,
высовываясь с телефонной трубкой из завалившегося прикрытия.
Кашляя пылью, Телегин повторял команду. Шарыгин кидал снаряд Байкову, тот
осматривал взрыватель и перебрасывал заряжавшему – Гагину, Задуйвитер откидывал
замок, Латугин, устанавливая наводку, поднимал руку.

– Огонь…
Стволы орудий дергались, снаряды уносились… Торопливые движения людей замирали,
как в остановленной киноленте… Так и есть, – снова метнулась свирепая тень – молния в
землю, рядом.
– Ложись!

И все повторялось – грохот, вихрь земли, удушье… Злоба была такая, – жилы, кажется,
лопнут… Но что можно было сделать, когда с той стороны снарядов не жалели, а здесь
оставалось их – счетом, и на дивизионном наблюдательном пункте сидел слепой черт, не
мог как следует нащупать тяжелую батарею…
На этот раз ранило Латугина. Он сидел скрипя зубами. Около него мягко и проворно
двигалась Анисья, – непонятно, куда она пряталась, откуда появлялась, – живо стащила с
него бушлат, тельник, перевязала плечо. «Батюшка, – сказала она, присев на корточки
перед его глазами, – батюшка, пойдем, я сведу на пункт». Он, голый по пояс,
окровавленный, ощеренный, будто действительно грыз хрящи, оттолкнул Анисью,
кинулся к орудию.

Наконец случилось то, чего нестерпимо ждала злоба, томившая всех уже много часов с
начала этого неравного артиллерийского поединка. Сапожков только что сообщил на
запрос командиру дивизиона о количестве оставшихся снарядов и ждал ответа; грязные
слезы из воспаленных глаз его ползли по лицу, время от времени он отнимал от уха
телефонную чашку и дул в нее. В самом воздухе внезапно что-то произошло: наступила
тишина и загудела в ушных перепонках. Телегин, обеспокоенный, полез животом на
бруствер, и – как раз вовремя… Началась решительная всеобщая атака. Простым глазом
можно было различить темные массы казачьей кавалерии и пехоты и кое-где среди них –
блеск золотых хоругвей, – это подвезенные на автомобилях попы благословляли войско в
открытом поле, на виду у красных батарей…

Моряки тоже вылезли – животами на бруствер. Дышали тяжело. Байков сказал, чтобы
насмешить:
– Эх, по ангелам прямой бы наводкой.

Никто не засмеялся. Латугин сказал резко, повелительно:

– Командир, давай выкатывать орудия на открытое, – что мы тут, как крысы, в яме…
– Без упряжек не справиться, Латугин.
– Справимся…