Page 34 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Не смеешь, не смеешь ты в бою спорить с командиром, это анархия, – закричал
Шарыгин до того неожиданно, некрасиво, по-ребячьему, что моряки угрюмо оглянулись
на него. Он схватил в обе горсти песку и начал тереть себе лицо изо всей силы. Вернулся
на место, на номер, и стал неподвижно, только большие ресницы его дрожали над
натертыми щеками.

Телегин слез с бруствера, подошел к пушке, тронул ее за колесо.
– Латугин внес правильное предложение, товарищи… На всякий случай давайте-ка здесь
раскидаем землю.
Моряки, до этого следившие за его движениями, молча кинулись к лопатам и начали
раскидывать уступ в котловане в том месте, где легче всего можно вытащить орудие на
открытое место.
– Телегин, – надрывая осипшее горло, закричал Сапожков, – Телегин, командир
спрашивает – возможно ли своими силами выкатить орудия на открытое?
– Ответь: возможно.

Телегин сказал это спокойно и уверенно. Латугин, работая лопатой, хотя нестерпимо
жгло и ломило раненое плечо и кровь сочилась сквозь повязку, толкнул локтем Байкова:

– Люблю антилигентов. А?
Байков ответил:

– Поучатся еще решетом воду носить, кое-чему у мужика и научатся.
Внезапно тишина разодралась грохотом ураганного огня. Телегин кинулся к брустверу.
Равнина вся наполнилась движущимися войсками. Справа – наперерез им – по
невысокому полотну, завывая, дымя, выбрасывая ржавые дымки, неслись бронелетучки
прославившегося в этот день командира Алябьева. Внимание Ивана Ильича было
сосредоточено на ближайшем прикрытии – роте качалинского полка, лежавшей за
проволокой даже не в окопах, а в ямках. Только что им повезли бочку с водой. Лошадь
забилась, повернула, опрокинула бочку и умчалась с передками. Телегин увидел
вчерашнего чудака-верзилу Ивана Гору. Он, точно вприсядку, бегал на карачках вдоль
окопов, – должно быть, раздавал патроны – по последней обойме на стрелка…

Левее расположения роты (и телегинской батареи), ближе чем в полуверсте, залегал тот
самый овраг, прорезавший фронт до самого города. Весь день овраг был под обстрелом, и
казачьи лавы выносились из него далеко отсюда. Сейчас Иван Ильич, следя за
особенной тревогой бойцов Ивана Горы, понял, что казаки непременно должны
пробраться оврагом поглубже – атаковать окопы с тылу и батарею с фланга и наделать
неприятностей. Так и случилось…
Из оврага, совсем близ укреплений, вынеслись всадники, раскинулись, – часть их стала
поворачивать в тыл Ивану Горе, другие мчались на батарею. Телегин кинулся к орудиям.
Моряки, сопя и матерясь, вытаскивали пушку из котлована на бугор, колеса ее увязли в
песке.

– Казаки! – как можно спокойнее сказал Телегин. – Навались! – И схватился за колесо
так, что затрещала спина. – Живо, картечь!

Уже слышался казачий дикий визг, точно с них с живых драли кожу. Гагин лег под
лафет и приподнял его на плечах: «Давай дружно!» Пушку выдернули из песка, и она
уже стояла на бугре, криво завалясь, опустив дуло. Гагин взял в большие руки снаряд и,
будто даже не спеша, всадил его в орудие. Всадников тридцать, нагнувшись к гривам,
крутя шашками, скакало на батарею. Когда навстречу им вылетело длинное пламя и
визгнула картечь, – несколько лошадей взвилось, другие повернули, но десяток
всадников, не в силах сдержать коней, вылетел на бугор.
Тут-то и разрядилась накипевшая злоба. Голый по пояс Латугин, хрипло вскрикнув,
первый кинулся с кривым кинжалом-бебутом и всадил его под наборный пояс в черный
казачий бешмет… Задуйвитер попал под коня, с досадой распорол ему брюхо и, не успел
всадник соскользнуть на землю, ударил и его бебутом. Гагин, уклонясь от удара шашки,