Page 38 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Так, – сказал командарм.
– Ну, что из того, что на лобовом участке мы соберем мощный кулак да начисто обнажим
фланги? Где уверенность, что белые полезут именно на лобовой участок? А если поведут
бой в другом месте? Одной пехоте атак не выдержать, пехота вымоталась за
сегодняшний день. А снова перестраивать батареи будет уже поздно… Вот чего я
боюсь… Бронелетучки нам уже не подмога, пехоту все равно придется оттянуть за ночь
от окружной дороги… Вот чего я боюсь.

– Не бояться! – Предвоенсовета стукнул пальцем в стол один и другой раз.. – Не бояться!
Не колебаться! Неужели вам не ясно, что белые все силы должны бросить завтра именно
на лобовой участок… Это неумолимо продиктовано всей обстановкой вчерашних боевых
операций. Их серьезнейшая неудача под Сарептой, – сунуться туда во второй раз они
уже не захотят, им известно движение бригады Буденного в тыл пятой колонны. Их
вчерашний успех на центральном участке – удачное вклинение в наш фронт. Наконец
вся выгодность плацдарма под Воропоново – Садовая, – овраги и кратчайшее расстояние
до Царицына. Вы сами сообщили мне о смене пластунов офицерской бригадой. Делайте
отсюда вывод. Офицерская бригада – это двенадцать тысяч добровольцев, кадровых
офицеров, умеющих драться. Мамонтов не станет бросать такую часть для
демонстрации… У нас все основания быть уверенными в атаке на лобовой участок.

– Вечерняя сводка подтверждает это, – сказал командарм, – белые сняли с южного и
северного направлений четырнадцать или пятнадцать полков и передвигают их
грунтом… Это – не считая офицерской бригады…
– Таким образом, – сказал предвоенсовета, – противник сам для себя создаст обстановку,
в которой – если мы без колебаний будем решительны и смелы – он сам подставит нам
для разгрома свои главные силы. И наша задача завтра – не отразить атаку, а
уничтожить ядро Донской армии…

Начальник артиллерии широко усмехнулся, сел, стукнул себя кулаком по колену.
– Смело! – сказал. – Смело! Возражать нечего. Так я ж ему такую баню устрою, аж до
самого Дону будет бежать без памяти.
Предвоенсовета придвинул свечу к трехверстной карте, и начальник артиллерии начал
давать разъяснения, как он намерен расположить батареи, – тесно, ось к оси, в сколько
ярусов.
– Не закапывайся в землю, – сказал ему командарм, – ставь орудия на открытых буграх.
Пехоту придвинем вплотную к батареям. Иди звони командирам.
Через несколько минут на всем сорокаверстном фронте началось молчаливое и
торопливое движение. По темной равнине, над которой вызвездило небо и Млечный
Путь мерцал так, как бывает только в редкие осенние ночи, мчались конные упряжки с
пушками и гаубицами, ползли – по восемь пар коней – тяжелые орудия, вскачь
проносились телеги и двуколки. Незаметно снимались и отступали пехотные части,
уплотняясь на суженном полукольце обороны.

На седой от инея равнине горнисты заиграли зорю, поднимая на бой казачьи полки.
Выкатилось солнце из-за волжских степей. Загремели вдали орудия. Застучали
пулеметы. Красный фронт молчал, он был весь в тени, против солнца. Всем батареям
было сказано: ждать сигнала – четырех высоких разрывов шрапнели.
Атака белых началась ураганным огнем с линии горизонта. Все живое прилегло,
поджалось, притаилось, каждая кочка, каждая ямка стала защитой. Сквозь грохот
слышался иногда дикий вскрик, да вместе с комьями рванувшейся земли взлетало
тележное колесо или дымящаяся солдатская шинель. Сорок пять минут длилась
артиллерийская подготовка. Когда люди смогли поднять головы, – вся равнина уже
колыхалась от двигающихся войск. Шли в несколько рядов, уставя штыки, офицерские
цепи, не торопясь и не ложась, за ними двенадцатью колоннами шли офицерские
батальоны, с интервалами, как на параде. Развевались два полковых знамени, поднятые
высоко. Надрывно трещали барабаны. Свистали флейты. А позади, за пехотой,
колыхались черные массы бесчисленных казачьих сотен…