Page 12 - Один день Ивана Денисовича

автомашине и такой чемодан хлеба прихватили. Опомнились тогда начальнички и все
чемоданы на вахте порубали. Носи, мол, опять всяк себе.

Еще проверить утром надо, не одет ли костюм гражданский под зэковский? Так ведь
вещи гражданские давно начисто у всех отметены и до конца срока не отдадут, сказали.
А конца срока в этом лагере ни у кого еще не было.
И проверить – письма не несет ли, чтоб через вольного толкануть? Да только у каждого
письмо искать – до обеда проканителишься.

Но крикнул что-то Волковой искать – и надзиратели быстро перчатки поснимали,
телогрейки велят распустить (где каждый тепло барачное спрятал), рубахи расстегнуть –
и лезут перещупывать, не поддето ли чего в обход устава. Положено зэку две рубахи –
нижняя да верхняя, остальное снять! -вот как передали зэки из ряда в ряд приказ
Волкового. Какие раньше бригады прошли – ихее счастье, уж и за воротами некоторые, а
эти – открывайся! У кого поддето – скидай тут же на морозе!
Так и начали, да неуладка у них вышла: в воротах уже прочистилось, конвой с вахты
орет: давай! давай! И Волковой на 104-й сменил гнев на милость: записывать, на ком что
лишнее, вечером сами пусть в каптерку сдадут и объяснительную записку напишут: как
и почему скрыли.

На Шухове-то все казенное, на, щупай – грудь да душа, а у Цезаря рубаху байковую
записали, а у Буйновского, кесь, жилетик или напузник какой-то. Буйновский – в горло,
на миноносцах своих привык, а в лагере трех месяцев нет:
– Вы права не имеете людей на морозе раздевать! Вы девятую статью уголовного кодекса
не знаете!…

Имеют. Знают. Это ты, брат, еще не знаешь.

– Вы не советские люди! – долбает их капитан.
Статью из кодекса еще терпел Волковой, а тут, как молния черная, передернулся:

– Десять суток строгого!
И потише старшине:

– К вечеру оформишь.
Они по утрам-то не любят в карцер брать: человеко-выход теряется. День пусть спину
погнет, а вечером его в БУР.
Тут же и БУР по левую руку от линейки: каменный, в два крыла. Второе крыло этой
осенью достроили – в одном помещаться не стали. На восемнадцать камер тюрьма, да
одиночки из камер нагорожены. Весь лагерь деревянный, одна тюрьма каменная.
Холод под рубаху зашел, теперь не выгонишь. Что укутаны были зэки -все зря. И так это
нудно тянет спину Шухову. В коечку больничную лечь бы сейчас – и спать. И ничего
больше не хочется. Одеяло бы потяжельше.

Стоят зэки перед воротами, застегиваются, завязываются, а снаружи конвой:
– Давай! Давай!

И нарядчик в спины пихает:
– Давай! Давай!

Одни ворота. Предзонник. Вторые ворота. И перила с двух сторон около вахты.
– Стой! – шумит вахтер. – Как баранов стадо. Разберись по пять!

Уже рассмеркивалось. Догорал костер конвоя за вахтой. Они перед разводом всегда
разжигают костер – чтобы греться и чтоб считать виднее.