Page 22 - Конармия

мужу на кровати, а Сашке в стороне. Она задула лампу и легла с мужем. Сашка ворочался на
сене в своем углу, глаза его были раскрыты, он не спал и видел, как бы во сне, хату, звезду в
окне и край стола и хомуты под материной кроватью. Насильственное видение побеждало
его, он поддавался мечтам и радовался своему сну наяву. Ему чудилось, что с неба
свешиваются два серебряных шнура, крученных в толстую нитку, к ним приделана колыска,
колыска из розового дерева, с разводами. Она качается высоко над землей и далеко от неба, и
серебряные шнуры движутся и блестят. Сашка лежит в колыске, и воздух его обвевает.
Воздух, громкий, как музыка, идет с полей, радуга цветет на незрелых хлебах.
Сашка радовался своему сну наяву и закрывал глаза, чтобы не видеть хомутов под
материной кроватью. Потом он услышал сопение на Мотиной лежанке и подумал о том, что
Тараканыч мнет мать.
— Тараканыч, — сказал он громко, — до тебя дело есть.
— Какие дела ночью? — сердито отозвался Тараканыч. — Спи, стервяга…
— Я крест приму, что дело есть, — ответил Сашка, — выдь во двор.
И во дворе, под немеркнущей звездой, Сашка сказал отчиму:
— Не обижай мать, Тараканыч, ты порченый.
— А ты мой характер знаешь? — спросил Тараканыч.
— Я твой характер знаю, но только ты видал мать, при каком она теле? У нее и ноги
чистые и грудь чистая. Не обижай ее, Тараканыч. Мы порченые.
— Мил человек, — ответил отчим, — уйди от крови и от моего характера. На вот
двугривенный, проспи ночь, вытрезвись…
— Мне двугривенный без пользы, — пробормотал Сашка, — отпусти меня к обществу
в пастухи…
— С этим я не согласен, — сказал Тараканыч.
— Отпусти меня в пастухи, — пробормотал Сашка, — а то я матери откроюсь, какие
мы. За что ей страдать при таком теле…
Тараканыч отвернулся, пошел в сарай и принес топор.
— Святитель, — сказал он шепотом, — вот и вся недолга… я порубаю тебя, Сашка…
— Ты не станешь меня рубить за бабу, — сказал мальчик чуть слышно и наклонился к
отчиму, — ты меня жалеешь, отпусти меня в пастухи…
— Шут с тобой, — сказал Тараканыч и кинул топор, — иди в пастухи.
И он вернулся в хату и переспал со своей женой.
В то же утро Сашка пошел к казакам наниматься и с той поры стал жить у общества в
пастухах. Он прославился на весь округ простодушием, получил от станичников прозвище
«Сашка Христос» и прожил в пастухах бессменно до призыва. Старые мужики, какие
поплоше, приходили к нему на выгон чесать языки, бабы прибегали к Сашке опоминаться от
безумных мужичьих повадок и не сердились на Сашку за его любовь и за его болезнь. С
призывом своим Сашка угодил в первый год войны. Он пробыл на войне четыре года и
вернулся в станицу, когда там своевольничали белые. Сашку подбили идти в станицу
Платовскую, где собирался отряд против белых. Выслужившийся вахмистр — Семен
Михайлович Буденный — заправлял делами в этом отряде, и при нем были три брата:
Емельян, Лукьян и Денис. Сашка пошел в Платовскую, и там решилась его судьба. Он был в
полку Буденного, в бригаде его, в дивизии и в Первой Конной армии. Он ходил выручать
героический Царицын, соединился с Десятой армией Ворошилова, бился под Воронежем,
под Касторной и у Генеральского моста на Донце. В польскую кампанию Сашка вступил
обозным, потому что был поранен и считался инвалидом.
Вот как все это было. С недавних пор стал я водить знакомство с Сашкой Христом и
переложил свой сундучок на его телегу. Нередко встречали мы утреннюю зорю и
сопутствовали закатам. И когда своевольное хотение боя соединяло нас — мы садились по
вечерам у блещущей завалинки или кипятили в лесах чай в закопченном котелке, или спали
рядом на скошенных полях, привязав к ноге голодного коня.