Page 13 - Котлован

физкультуру записаться, а ты уважаешь конфликт: ты мыслишь отстало.
Чиклин без спуску и промежутка громил ломом плиту самородного камня, не
останавливаясь для мысли или настроения, он не знал, для чего ему жить иначе — еще вором
станешь или тронешь революцию.
— Козлов опять ослаб! — сказал Чиклину Сафронов. — Не переживет он социализма:
какой-то функции в нем не хватает!
Здесь Чиклин сразу начал думать, потому что его жизни некуда было деваться, раз
исход ее в землю прекратился; он прислонился влажной спиной к отвесу выемки, глянул
вдаль и вообразил воспоминание — больше он ничего думать не мог. В ближнем к котловану
овраге сейчас росли понемногу травы и замертво лежал ничтожный песок; неотлучное
солнце безрасчетно расточало свое тело на каждую мелочь здешней, низкой жизни, и оно же,
посредством теплых ливней, вырыло в старину овраг, но туда еще не помещено никакой
пролетарской пользы. Проверяя свой ум, Чиклин пошел в овраг и обмерил его привычным
шагом, равномерно дыша для счета. Овраг был полностью нужен для котлована, следовало
только спланировать откосы и врезать глубину в водоупор.
— Козлов пускай поболеет, — сказал Чиклин, прибыв обратно. — Мы тут рыть далее
не будем стараться, а погрузим дом в овраг и оттуда наладим его вверх: Козлов успеет
дожить.
Услышав Чиклина, многие прекратили копать грунт и сели вздохнуть. Но Козлов уже
отошел от своей усталости и хотел идти к Прушевскому сказать, что землю больше не роют
и надо предпринимать существенную дисциплину. Собираясь совершить такую
организованную пользу, Козлов заранее радовался и выздоравливал. Однако Сафронов
оставил его на месте, лишь только он тронулся.
— Ты что, Козлов, курс на интеллигенцию взял? Вон она сама спускается в нашу
массу.
Прушевский тел на котлован впереди неизвестных людей. Письмо сестре он отправил и
хотел теперь упорно действовать, беспокоиться о текущих предметах и строить любое
здание в чужой прок, лишь бы не тревожить своего сознания, в котором он установил особое
нежное равнодушие, согласованное со смертью и с чувством сиротства к остающимся
людям. С особой трогательностью он относился к тем людям, которых ранее почему-либо не
любил, — теперь он чувствовал в них почти главную загадку своей жизни и пристально
вглядывался в чуждые и знакомые глупые лица, волнуясь и не понимая.
Неизвестные люди оказались новыми рабочими, что прислал Пашкин для обеспечения
государственного темпа. Но рабочими прибывшие не были: Чиклин сразу, без
пристальности, обнаружил в них переученных наоборот городских служащих, разных
степных отшельников и людей, привыкших идти тихим шагом позади трудящейся лошади; в
их теле не замечалось никакого пролетарского таланта труда, они более способны были
лежать навзничь или покоиться как-либо иначе.
Прушевский определил Чиклину расставить свежих рабочих по котловану и дать им
выучку, потому что надо уметь жить и работать с теми людьми, которые есть на свете.
— Нам это ничто, — высказался Сафронов. — Мы ихнюю отсталость сразу в
активность вышибем.
— Вот-вот, — произнес Прушевский, доверяя, и пошел позади Чиклина на овраг.
Чиклин сказал, что овраг — это более чем пополам готовый котлован и посредством
оврага можно сберечь слабых людей для будущего. Прушевский согласился с тем, потому
что он все равно умрет раньше, чем кончится здание.
— А во мне пошевельнулось научное сомнение, — сморщив свое
вежливо-сознательное лицо, сказал Сафронов. И все к нему прислушались. А Сафронов
глядел на окружающих с улыбкой загадочного разума. — Откуда это у товарища Чиклина
мировое представление получилось? — произносил постепенно Сафронов. — Иль он особое
лобзание в малолетстве имел, что лучше ученого предпочитает овраг! Отчего ты, товарищ
Чиклин, думаешь, а я с товарищем Прушевским хожу, как мелочь между классов, и не вижу