Page 16 - Котлован

— Она хочет, чтоб я ей юбку на улице разрезал, — сказал с клумбы Жачев. — Иль окно
спальной прошиб до самого пудренного столика, где она свою рожу уснащивает, — она от
меня хочет заработать!..
Жена Пашкина помнила, как Жачев послав в ОблКК заявление на ее мужа и целый
месяц шло расследование, — даже к имени придирались: почему и Лев и Ильич? Уж
что-нибудь одно! Поэтому она немедленно вынесла инвалиду бутылку кооперативных
сливок, и Жачев, получив через окно сверток и бутылку, отбыл из усадебного сада.
— И качество продуктов я дома проверю, — сообщил он, остановив свой экипаж у
калитки. — Если опять порченый кусок говядины или просто объедок попадется —
надейтесь на кирпич в живот: по человечеству я лучше вас — мне нужна достойная пища.
Оставшись с супругой, Пашкин до самой полуночи не мог превозмочь в себе тревоги от
урода. Жена Пашкина умела думать от скуки, и она выдумала во время семейного молчания
вот что:
— Знаешь что, Левочка?.. Ты бы организовал как-нибудь этого Жачева, а потом взял и
продвинул его на должность — пусть бы хоть увечными он руководил! Ведь каждому
человеку нужно иметь хоть маленькое господствующее значение, тогда он спокоен и
приличен… Какой ты все-таки, Левочка, доверчивый и нелепый!
Пашкин, услышав жену, почувствовал любовь и спокойствие, к нему снова
возвращалась основная жизнь.
— Ольгуша, лягушечка, ведь ты гигантски чуешь массы! Дай я к тебе за это
приорганизуюсь!
Он приложил свою голову к телу жены и затих в наслаждении счастьем и теплотой.
Ночь продолжалась в саду, вдалеке скрипела тележка Жачева — по этому скрипящему
признаку все мелкие жители города хорошо знали, что сливочного масла нет, ибо Жачев
всегда смазывал свою повозку именно сливочным маслом, получаемым в свертках от
достаточных лиц; он нарочно стравлял продукт, чтобы лишняя сила не прибавлялась в
буржуазное тело, а сам не желал питаться этим зажиточным веществом. В последние два дня
Жачев почему-то почувствовал желание увидеть Никиту Чиклина и направил движение
своей тележки на земляной котлован.
— Никит! — позвал он у ночлежного барака. После звука еще более стала заметна
ночь, тишина и общая грусть слабой жизни во тьме. Из барака не раздалось ответа Жачеву,
лишь слышалось жалкое дыхание.
— Без сна рабочий человек давно бы кончился, — подумал Жачев и без шума поехал
дальше. Но из оврага вышли двое людей с фонарями, так что Жачев стал им виден.
— Ты кто такой низкий? — спросил голос Сафронова.
— Это я, — сказал Жачев, — потому что меня капитал пополам сократил. А нет ли
между вами двумя одного Никиты?
— Это не животное, а прямо человек! — отозвался тот же Сафронов. — Скажи ему,
Чиклин, мнение про себя.
Чиклин осветил фонарем лицо и все краткое тело Жачева, а затем в смущении отвел
фонарь в темную сторону.
— Ты что, Жачев? — тихо произнес Чиклин. — Кашу приехал есть? Пойдем, у нас она
осталась, а то к завтрему прокиснет, все равно мы ее вышныриваем.
Чиклин боялся, чтобы Жачев не обижался на помощь и ел кашу с тем сознанием, что
она уже ничья и ее все равно вышвырнут. Жачев и прежде, когда Чиклин работал на
прочистке реки от карчи, посещал его, дабы кормиться от рабочего класса; но среди лета он
переменил курс и стал питаться от максимального класса, чем рассчитывал принести пользу
всему неимущему движению в дальнейшее счастье.
— Я по тебе соскучился, — сообщил Жачев, — меня нахождение сволочи мучает, и я
хочу спросить у тебя, когда вы состроите свою чушь, чтоб город сжечь!
— Вот сделай злак из такого лопуха! — сказал Сафронов про урода. — Мы все свое
тело выдавливаем для общего здания, а он дает лозунг, что наше состояние — чушь, и нигде