Page 9 - Котлован

равнодушного утомления.
— За что он тебя? — спросил Вощев.
Козлов вынул соринку из своего костяного носа и посмотрел в сторону, точно тоскуя о
свободе, но на самом деле ни о чем не тосковал.
— Они говорят, — ответил он, — что у меня женщины нету, — с трудом обиды сказал
Козлов, — что я ночью под одеялом сам себя люблю, а днем от пустоты тела жить не гожусь.
Они ведь, как говорится, все знают!
Вощев снова стал рыть одинаковую глину и видел, что глины и общей земли еще много
остается — еще долго надо иметь жизнь, чтобы превозмочь забвеньем и трудом этот
залегший мир, спрятавший в своей темноте истину всего существования. Может быть, легче
выдумать смысл жизни в голове — ведь можно нечаянно догадаться о нем или коснуться его
печально текущим чувством.
— Сафронов, — сказал Вощев, ослабев терпеньем, — лучше я буду думать без работы,
все равно весь свет не разроешь до дна.
— Не выдумаешь, — не отвлекаясь, сообщил Сафронов, — у тебя не будет памяти
вещества, и ты станешь вроде Козлова думать сам себя, как животное.
— Чего ты стонешь, сирота! — отозвался Чиклин спереди. — Смотри на людей и живи,
пока родился.
Вощев поглядел на людей и решил кое-как жить, раз они терпят и живут: он вместе с
ними произошел и умрет в свое время неразлучно с людьми.
— Козлов, ложись вниз лицом, отдышься! — сказал Чиклин. — Кашляет, вздыхает,
молчит, горюет! — так могилы роют, а не дома.
Но Козлов не уважал чужой жалости к себе — он сам незаметно погладил за пазухой
свою глухую ветхую грудь и продолжал рыть связный грунт. Он еще верил в наступление
жизни после постройки больших домов и боялся, что в ту жизнь его не примут, если он
представится туда жалобным нетрудовым элементом. Лишь одно чувство трогало Козлова по
утрам — его сердце затруднялось биться, но все же он надеялся жить в будущем хотя бы
маленьким остатком сердца; однако по слабости груди ему приходилось во время работы
гладить себя изредка поверх костей и уговаривать шепотом терпеть.
Уже прошел полдень, а биржа не прислала землекопов. Ночной косарь травы выспался,
сварил картошек, полил их яйцами, смочил маслом, подбавил вчерашней каши, посыпал
сверху для роскоши укропом и принес в котле эту сборную пищу для развития павших сил
артели.
Ели в тишине, не глядя друг на друга и без жадности, не признавая за пищей цены,
точно сила человека происходит из одного сознания.
Инженер обошел своим ежедневным обходом разные непременные учреждения и
явился на котлован. Он постоял в стороне, пока люди съели все из котла, и тогда сказал:
— В понедельник будут еще сорок человек. А сегодня суббота: вам уже пора кончать.
— Как так кончать? — спросил Чиклин. — Мы еще куб или полтора выбросим, раньше
кончать ни к чему
— А надо кончать, — возразил производитель работ. — Вы уже работаете больше
шести часов, и есть закон.
— Тот закон для одних усталых элементов, — воспрепятствовал Чиклин, — а у меня
еще малость силы осталось до сна. Кто как думает? — спросил он у всех.
— До вечера долго, — сообщил Сафронов, — чего жизни зря пропадать, лучше
сделаем вещь. Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма.
— Может, природа нам что-нибудь покажет внизу, — сказал Вощев.
— И то! — произнес неизвестно кто из мастеровых.
Инженер наклонил голову, он боялся пустого домашнего времени, он не знал, как ему
жить одному.
— Тогда и я пойду почерчу немного и свайные гнезда посчитаю опять.
— А то что ж: ступай почерти и посчитай! — согласился Чиклин. — Все равно земля