Page 33 - Котлован

на работы. Пашкин же, пока шел по вестибюлю, обдумал увеличить котлован не вчетверо, а
в шесть раз, дабы угодить наверняка и забежать вперед главной линии, чтобы впоследствии
радостно встретить ее на чистом месте, — и тогда линия увидит его, и он запечатлеется в ней
вечной точкой.
— В шесть раз больше, — указал он Прушевскому. — Я говорил, что темп тих!
Прушевский обрадовался и улыбнулся. Пашкин, заметив счастье инженера, тоже стал
доволен, потому что почувствовал настроение инженерно-технической секции своего союза.
Прушевский пошел к Чиклину, чтобы наметить расширение котлована. Еще не доходя,
он увидел собрание землекопов и крестьянскую подводу среди молчавших людей. Чиклин
вынес из барака пустой гроб и положил его на телегу; затем он принес еще и второй гроб, а
Настя стремилась за ним вслед, обрывая с гроба свои картинки. Чтоб девочка не сердилась,
Чиклин взял ее под мышку и, прижав к себе, нес другой рукой гроб.
— Они все равно умерли, зачем им гробы! — негодовала Настя. — Мне некуда будет
вещи складать!
— Так уж надо, — отвечал Чиклин. — Все мертвые — это люди особенные.
— Важные какие! — удивлялась Настя. — Отчего ж тогда все живут! Лучше б умерли
и стали важными!
— Живут для того, чтоб буржуев не было, — сказал Чиклин и положил последний гроб
на телегу. На телеге сидели двое Вощев и ушедший когда-то с Елисеем подкулацкий мужик.
— Кому отправляете гробы? — спросил Прушевский.
— Это Сафронов и Козлов умерли в избушке, а им теперь мои гробы отдали: ну что ты
будешь делать?! — с подробностью сообщила Настя. И она прислонилась к телеге,
озабоченная упущением.
Вощев, прибывший на подводе из неизвестных мест, тронул лошадь, чтобы ехать
обратно в то пространство, где он был. Оставив блюсти девочку Жачеву, Чиклин пошел
шагом за удалившейся телегой.
До самой глубины лунной ночи он шел вдаль. Изредка, в боковой овражной стороне,
горели укромные огни неизвестных жилищ, и там же заунывно брехали собаки — может
быть, они скучали, а может быть, замечали въезжавших командированных людей и пугались
их. Впереди Чиклина все время ехала подвода с гробами, и он не отрывался от нее.
Вощев, опершись о гробы спиной, глядел с телеги вверх на звездное собрание и в
мертвую массовую муть Млечного Пути. Он ожидал, когда же там будет вынесена
резолюция о прекращении вечности времени, об искуплении томительности жизни. Не
надеясь, он задремал и проснулся от остановки.
Чиклин дошел до подводы через несколько минут и стал смотреть вокруг. Вблизи была
старая деревня; всеобщая ветхость бедности покрывала ее и старческие, терпеливые плетни,
и придорожные склонившиеся в тишине деревья имели одинаковый вид грусти. Во всех
избах деревни был свет, но снаружи их никто не находился. Чиклин подступился к первой
избе и зажег спичку, чтобы прочитать белую бумажку на двери. В той бумажке было
указано, что это обобществленный двор N 7 у колхоза имени Генеральной Линии и что здесь
живет активист общественных работ по выполнению государственных постановлений и
любых кампаний, проводимых на селе.
— Пусти! — постучал Чиклин в дверь.
Активист вышел и впустил его. Затем он составил приемочный счет на гробы и велел
Вощеву идти в сельсовет и стоять всю ночь в почетном карауле у двух тел павших
товарищей.
— Я пойду сам, — определил Чиклин.
— Ступай, — ответил активист. — Только скажи мне свои данные, я тебя в
мобилизованный кадр зачислю.
Активист наклонился к своим бумагам, прощупывая тщательными глазами все точные
тезисы и задания; он с жадностью собственности, без памяти о домашнем счастье строил
необходимое будущее, готовя для себя в нем вечность, и потому он сейчас запустел, опух от