Page 16 - Живые и мертвые

Полковник сказал, что эту поговорку немцы выдумали.
Люди спорили друг с другом, но в их голосах одинаково дрожали злость и обида. Они
были подавлены не только совершенно очевидным беспорядком, но еще больше тем, что
где-то идут бои, дерутся их части, а они до сих пор еще не попали туда и неизвестно, как
попадут!
– А меня вчера чуть как диверсанта не расстреляли! – сказал кто-то. – В зубы наган
сунули, как лошади. Я Перекоп брал, а они мне, сволочи, мальчишки, в зубы наган суют!
– Эй вы, августовская катастрофа! – словно вдруг что-то вспомнив, позвал полковник
человека с не понравившимся ему холодным голосом. – Вы тоже с нами до Могилева? Свою
часть ищете?
Но на этот вопрос никто не откликнулся. Тот, кого спрашивали, то ли не хотел
отвечать, то ли ушел… Было слышно, как в темноте люди поворачиваются друг к другу.
– Вроде ушел, – наконец раздался густой голос сапера. – Тут, около меня, сидел.
– Конечно, и паникеры попадаются, – после молчания сказал полковник, не то
отзываясь на слова сапера, не то отвечая собственным мыслям. – Наган есть кому в зубы
сунуть. Только бывает, что не тому суют… Встали! – Он поднялся первым. – Шут их знает,
может, у них тут есть еще какая-нибудь водокачка! Пойдем поищем!
Другой водокачки они не нашли, но через час добрались до стрелочника, который,
показав на темневшие вдали, стоявшие без паровоза вагоны, уверенно сказал, что их должны
прицепить на Могилев.
Устав от бессмысленного блуждания, все пошли к вагонам. Между товарными
вагонами на платформах стояли два новеньких штабных автобуса.
– Погрузимся в автобусы, – сказал полковник, первым влезая на платформу и пробуя
открыть дверцу автобуса. Она открылась. – Повезут – так поедем, а не повезут – хоть поспим
до утра.
Синцов тоже залез в автобус, сел на новенькое клеенчатое сиденье, обшарил его
руками, словно начав сомневаться за эти дни, что еще может существовать что-то новенькое
и чистенькое, прислонился головой к холодному оконному стеклу и заснул.
Утром спросонок он никак не мог понять, где находится. Он ехал в автобусе; рядом с
ним, на других сиденьях, спали незнакомые военные, а за окнами по обеим сторонам летел
зеленый, теплый, солнечный лес. Он подумал, что едет по шоссе, и только потом, вспомнив
все пережитое ночью, сообразил, что автобус стоит на платформе, а поезд движется.
Стрелочник не обманул: поезд подходил к Могилеву.
Могилевский комендант взял документы Синцова и несколько раз подряд прочитал их
воспаленными, красными глазами; должно быть, он так устал, что, читая в первый раз,
бессмысленно смотрел на бумагу, второй раз выхватывал из нее только бросившиеся ему в
глаза слова и лишь на третий раз начинал понимать все, что написано. Он сказал Синцову,
что Политуправление фронта находится в тринадцати километрах от Могилева.
– Через этот мост, что виден там, за окном, и налево по шоссе, на Оршу. Тринадцатый
километр, в лесу, там увидите…
Синцову повезло. На мосту ему удалось остановить пикап. С шофером в кабине сидел
лейтенант-связист, а кузов пикапа был завален гранатами. Связист довез примостившегося
на гранатах Синцова до густого леса, в глубь которого уходило несколько свеженаезженных
дорог, и ссадил на опушке.
Синцов углубился в лес. Погода испортилась, шел мелкий дождь. На склонах лесистых
холмов, между деревьями, повсюду рыли землянки и щели, кое-где стояли счетверенные
зенитные пулеметы. Штаб и Политуправление фронта, кажется, только устраивались здесь.
Синцов наткнулся на стоявшего прямо у дороги худощавого дивизионного комиссара в
желтом, потемневшем от дождя кожаном пальто, с добрым, красивым лицом и пшеничными
усиками. Дивизионный комиссар был похож на Чапаева.
Синцов обратился к нему. Комиссар несколько секунд подержал под дождем отпускной
билет Синцова, по которому от упавшей капли поплыл лиловым пятном канцелярский