Page 57 - Живые и мертвые

глазами видят происходящее на поле боя.
В свою очередь, командир дивизии, которого две недели назад, когда Серпилин
принимал полк, совсем не обрадовало прибытие к нему в подчинение человека старше его по
званию, сейчас, в бою, забыл и думать об этом. Хотя он стажировался у Серпилина много лет
назад и они, в сущности, не так уж хорошо знали друг друга, но в сложившейся тяжелой
обстановке довоенное знакомство было важно для обоих и вызывало на взаимную
откровенность.
Как только шестая атака была отбита с большей легкостью, чем предыдущие, – немцы,
кажется, начали выдыхаться, – комдив заторопился в соседний полк.
– За тебя, Федор Федорович, я не волнуюсь, – прощаясь, с глазу на глаз сказал он
Серпилину. – Я, конечно, рад, что тебе у меня полк дали, хотя, по совести, нам бы с тобой
соседними дивизиями командовать, по крайней мере, за фланги были бы взаимно спокойны,
а то воюем, а флангов нет! Еще вчера утром хоть с левым соседом соприкасался, а сейчас –
ищи-свищи!
– Ничего, – сказал Серпилин, – все, что наше, – с нами, покомандуем тем, что бог дал.
Живы будем – до генералов дослужимся, а полковниками и комбригами помрем – какие есть,
такими и зароют.
– Фашистов бы побольше в землю закопать, – сказал комдив, – а самим можно и без
святого причастия. Что-то ихняя авиация сегодня не летает, – прощаясь с Серпилиным,
поглядев на небо, добавил он.
Сказал и накликал беду: не прошло и получаса, как немцы нанесли тяжелый бомбовый
удар по стыку Серпилина с соседним полком. Сорок бомбардировщиков, пикируя один за
другим, словно ножом прорезали целую полоску к реке. Сплошная пелена дыма закрыла
северную часть горизонта.
А когда бомбежка кончилась и прошел еще час, комдива принесли на носилках,
обессиленного, тяжело раненного осколком бомбы в живот, и хирург, прибежавший в
медпункт, вместе с хирургической сестрой долго возился над ним, под глухие стоны
вынимая осколок. Командир дивизии сразу после ранения категорически приказал нести
себя не на медпункт, а сюда, на КП, к Серпилину.
Врач, чертыхаясь в душе, вынужден был подчиниться. Он был молод и робел, потому
что полковника Зайчикова в дивизии боялись как огня, и это чувство не проходило у врача
даже сейчас, когда грозный Зайчиков лежал перед ним неподвижный и беспомощный.
После того как немецкие бомбардировщики на стыке двух полков перепахали все
пространство до самого Днепра, в еще не развеявшемся дыму бомбежки по тому же месту
ударили немецкие танки. Прорвавшись к мосту через Днепр, они успели захватить его
невзорванным. Вместе с танками, на броне, прорвались автоматчики. Их было не много,
всего рота, но бомбежка и танковая атака были такими неожиданными, а гремевший в
темноте огонь автоматов казался таким сплошным, что ни Серпилин, ни командир
отрезанного от него полка в первый час катастрофы не решились ударить по еще тонкой
пока цепочке прорвавшихся к Днепру немцев.
Вечером не рискнули: сказалось и отсутствие опыта, и преувеличенное представление о
численности врага, – а утром было уже поздно.
Когда Зайчикова принесли на командный пункт полка, Серпилина там не было.
Разминувшись с раненым комдивом, он пошел в свой пострадавший правофланговый
батальон распорядиться приготовлениями к утреннему бою.
Комдив приказал принести себя прямо на командный пункт, к Серпилину, потому что
рана показалась ему смертельной и он хотел успеть возложить командование дивизией на
Серпилина. Когда врач, чистя рану, собрался дать наркоз, он воспротивился, боясь хоть на
минуту потерять сознание; ему казалось, что он так и умрет, не успев передать дивизию
Серпилину…
Что командир дивизии тяжело ранен, Серпилин узнал еще в батальоне. Отдав самые
необходимые распоряжения, он поспешил на медпункт полка, рассчитывая застать