Page 59 - Живые и мертвые

То, что он сейчас был у Серпилина, а не на медпункте, утешало его: там бы он уже
чувствовал себя только раненым среди других раненых, а здесь он все еще командир
дивизии. Он пролежал несколько минут с закрытыми глазами, а когда открыл их, то увидел
стоявшего за спиною Серпилина давешнего, подходившего к нему в лесу долговязого
политрука из газеты. Политрук был в грязной, вывалянной в земле гимнастерке и с немецким
автоматом.
Синцов почти весь день провел рядом с Серпилиным, сначала в одном батальоне,
потом в другом; на его глазах танки ворвались в расположение батальона Плотникова; один
танк въехал на железнодорожную насыпь, своротил будку путевого обходчика и долго бил
из пушки, стоя в пятидесяти метрах от Синцова; снаряды свистели прямо над головой.
Потом Плотников вышел из окопа и кинул под танк связку гранат. Танк загорелся, а
Плотникова в следующую секунду убило пулеметной очередью с другого танка.
Потом Синцов увидел, как побежала одна из рот. Немецкие автоматчики стали косить
ее, а Серпилин, командуя оказавшимися рядом бойцами, отбил атаку автоматчиков огнем и
гранатами; при этом он сам то и дело прицеливался и стрелял из винтовки.
Недалеко от Синцова стрелял из винтовки по немцам старик обходчик; а потом, когда
Синцов еще раз оглянулся, старик уже лежал на дне окопа мертвый, в немецком мундире,
распахнутом на седой окровавленной груди.
Синцов тоже стрелял из винтовки и застрелил – он это видел – немца, выскочившего
словно из-под земли в десяти шагах от него.
– Вот и ты своего немца застрелил, – когда была отбита атака, сказал Синцову
Серпилин, который, казалось, все замечал вокруг себя. Потом он распорядился отдать
Синцову снятый с убитого немца автомат и две длинные запасные обоймы к нему в
холщовом мешке. – Бери, твой, законный!
Все это было давно, днем, а вечером, уже в темноте, Синцов пошел с Серпилиным туда,
где после бомбежки прорвались немцы. Там он потерял Серпилина из виду, долго искал,
боясь, что его убили, и обрадовался, когда, вернувшись на командный пункт, узнал, что
Серпилин жив и здоров.
Синцов так с улыбкой и вошел в землянку и вдруг увидел все сразу: худую, согнутую
спину сидевшего на табуретке Серпилина и лежавшего на серпилинской койке с закрытыми
глазами полковника, командира дивизии. Полковник был так бледен, что показался Синцову
мертвым. Потом он открыл глаза и долго молча смотрел на Синцова.
Синцов тоже стоял молча, не зная, что ему теперь делать и говорить. Серпилин
почувствовал чье-то присутствие за спиной и повернулся.
– Ну как, политрук, навоевался? Теперь не будешь жаловаться, что нечего писать?
Синцов вспомнил о своем лежащем в полевой сумке блокноте, к которому он так и не
притронулся ни разу за день. Он был голоден, но спать ему хотелось еще больше, чем есть.
– Разрешите идти, товарищ комбриг, – сказал он вместо ответа, чувствуя не в руках и
не в ногах, а где-то глубоко внутри себя тупую усталость от всех, вместе взятых, одна за
другой пережитых за день опасностей.
– Спать хочешь? – смерил его понимающим взглядом Серпилин. – Иди, ты человек
вольный.
– Я тут же, рядом, лягу, около землянки, – сказал Синцов, стыдясь, что ему хочется
спать, когда, наверно, гораздо более усталый, чем он, Серпилин сидит здесь и бодрствует.
Серпилин, не оборачиваясь, кивнул.
– Чего он у тебя здесь? – тихо спросил Зайчиков, но Серпилин только пожал плечами,
затрудняясь ответить.
Едва Синцов вышел, как в землянку зашел Шмаков; он был тоже с немецким
автоматом. Войдя, он снял автомат, поставил его в угол и, устало вертя шеей, подошел к
койке. Ему уже сказали, что Зайчиков ранен и лежит здесь; спрашивать было незачем и
нечего. Он стоял и молчал.
– Много автоматов взяли? – посмотрев на него, спросил Зайчиков.