Page 9 - Живые и мертвые

бешенства своими мытарствами…
Но все это Синцов подумал потом, а тогда он ничего не успел подумать: над их
головами зажглась ослепительно белая ракета. Синцов упал и, уже лежа, услышал грохот
бомбы. Когда он, переждав минуту, поднялся, то увидел в двадцати шагах от себя только три
изуродованных тела; словно приказывая ему навсегда запомнить это зрелище, ракета
погорела еще несколько секунд и, коротко чиркнув по небу, бесследно упала куда-то.
Вернувшись к машине. Синцов увидел торчавшие из-под нее ноги шофера, залезшего
головой под мотор. Они оба снова сели в кабину и сделали еще несколько километров к
востоку, сначала по шоссе, потом по лесной дороге. Остановив двух встретившихся
командиров, Синцов узнал, что ночью был приказ отойти из того леса, где они стояли вчера,
на семь километров назад, на новый рубеж.
Чтобы шедшая без фар машина не врезалась в деревья, Синцов вылез из кабины и
пошел впереди. Если б его спросить, зачем ему нужна эта машина и почему он с ней возится,
он бы не ответил ничего вразумительного, просто так уж вышло: потерявший свою часть
шофер не хотел отстать от политрука, а не доехавший до своей части Синцов был тоже рад,
что с ним благодаря этой машине все время связана хоть одна живая душа.
Только на рассвете, поставив машину в другом лесу, где почти под каждым деревом
стояли грузовики, а люди рыли щели и окопы, Синцов наконец добрался до начальства. Было
серое, прохладное утро. Перед Синцовым на лесной тропинке стоял сравнительно молодой
человек с трехдневной щетиной, в надвинутой на глаза пилотке, в гимнастерке с ромбами на
петлицах, в красноармейской шинели, накинутой на плечи, и почему-то с лопатой в руках.
Синцову сказали, что, кажется, это и есть начальник Борисовского гарнизона.
Синцов подошел к нему и, обратись по всей форме, попросил товарища бригадного
комиссара сказать, не может ли он, политрук Синцов, быть использован по своей должности
армейского газетчика, а если нет, то какие будут приказания. Бригадный комиссар посмотрел
отсутствующими глазами сначала на его документы, потом на него самого и сказал с
равнодушной тоской:
– Разве вы не видите, что делается? Про какую газету вы говорите? Какая может быть
теперь здесь газета?
Он сказал это так, что Синцов почувствовал себя виноватым.
– Вам надо в штаб, а верней – в Политуправление фронта, там вам скажут, куда
являться, – помолчав, сказал бригадный комиссар.
– А где штаб и Политуправление? – с надеждой спросил Синцов.
Но бригадный комиссар только пожал плечами и заговорил с другими людьми.
Синцов отошел и, не успев подумать, что же делать дальше, наткнулся на знакомого
полковника-танкиста.
– Я вас искал! Где вы болтались? – строго прикрикнул полковник. – Вон, видите там? –
показал он на группу людей, сидевших на двух сваленных соснах. – Мы временную тройку
создали. Вы в газете секретарем были, поможете им протоколы вести!
На сваленных соснах сидели черноволосый военюрист второго ранга, белобрысый
политрук с авиационными петлицами, майор войск НКВД с малиновыми петлицами и
четверо бывших у них под началом красноармейцев. Все семеро отдыхали; у ног их валялись
лопаты, а рядом зияли две наполовину отрытые противовоздушные щели. Синцов
представился.
– Блокнот есть? – спросил военюрист.
– Есть.
– Ладно, – сказал военюрист, – сейчас дороем щели, а потом работать начнем.
Щели дорыли через час. Синцов сел на землю и спустил ноги в щель. От усталости и
голода его клонило ко сну, и он сам не заметил, как задремал.
Сначала ему приснился сад, по которому шла Маша в военной форме, с петлицами
военюриста, потом приснилась квартира на Усачевке; в нее вошел человек с лицом Гитлера и
голосом того вчерашнего, убитого бомбой штатского, попросил, нет ли чего поесть. Синцов