Page 72 - Мастер и Маргарита

— Помилуйте! Уж кому-кому, но не вам это говорить. Вы были одним, по-видимому,
из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической
лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно!
Сбитый с толку Иван замолчал.
— Лишь только вы начали его описывать, — продолжал гость, — я уже стал
догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь
Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, — тут гость опять извинился, — но тот,
сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то читал! Первые же речи этого профессора
рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы… вы меня
опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?
— Бесспорно, — согласился неузнаваемый Иван.
— Ну вот… ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите,
может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали?
Иван почему-то страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом что-то начал
бормотать про какую-то поездку в санаторий в Ялту…
— Ну вот, ну вот… неудивительно! А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек
не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно,
Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее.
— Как?! — в свою очередь крикнул Иван.
— Тише!
Иван с размаху шлепнул себя ладонью по лбу и засипел:
— Понимаю, понимаю. У него буква «В» была на визитной карточке. Ай-яй-яй, вот так
штука! — он помолчал некоторое время в смятении, всматриваясь в луну, плывущую за
решеткой, и заговорил: — Так он, стало быть, действительно мог быть у Понтия Пилата?
Ведь он уж тогда родился? А меня сумасшедшим называют! — прибавил Иван, в
возмущении указывая на дверь.
Горькая складка обозначилась у губ гостя.
— Будем глядеть правде в глаза, — и гость повернул свое лицо в сторону бегущего
сквозь облако ночного светила. — И вы и я — сумасшедшие, что отпираться! Видите ли, он
вас потряс — и вы свихнулись, так как у вас, очевидно, подходящая для этого почва. Но то,
что вы рассказываете, бесспорно было в действительности. Но это так необыкновенно, что
даже Стравинский, гениальный психиатр, вам, конечно, не поверил. Он смотрел вас? (Иван
кивнул.) Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь он навестил
Москву.
— Да ведь он тут черт знает чего натворит! Как-нибудь его надо изловить? — не
совсем уверенно, но все же поднял голову в новом Иване прежний, еще не окончательно
добитый Иван.
— Вы уже пробовали, и будет с вас, — иронически отозвался гость, — и другим тоже
пробовать не советую. А что натворит, это уж будьте благонадежны. Ах, ах! Но до чего мне
досадно, что встретились с ним вы, а не я! Хоть все и перегорело и угли затянулись пеплом,
все же, клянусь, что за эту встречу я отдал бы связку ключей Прасковьи Федоровны, ибо мне
больше нечего отдавать. Я нищий!
— А зачем он вам понадобился?
Гость долго грустил и дергался, но наконец заговорил:
— Видите ли, какая странная история, я здесь сижу из-за того же, что и вы, именно
из-за Понтия Пилата, — тут гость пугливо оглянулся и сказал: — Дело в том, что год тому
назад я написал о Пилате роман.
— Вы — писатель? — с интересом спросил поэт.
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
— Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно
засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту
шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она