Page 74 - Мастер и Маргарита

повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской
шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что
тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько
необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!
Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы
шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не
было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею
необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я
никогда ее более не увижу…
И, вообразите, внезапно заговорила она:
— Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и,
как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной
стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил:
— Нет.
Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я
всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете,
сумасшедший?
— Ничего я не говорю, — воскликнул Иван и добавил: — Умоляю, дальше!
И гость продолжал:
— Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, поглядев, спросила так:
— Вы вообще не любите цветов?
В голосе ее была, как мне показалось, враждебность. Я шел с нею рядом, стараясь идти
в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стесненным.
— Нет, я люблю цветы, только не такие, — сказал я.
— А какие?
— Я розы люблю.
Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила
свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я все-таки поднял их и подал ей, но она,
усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понес их в руках.
Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила
их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли
рядом.
— Дальше, — сказал Иван, — и не пропускайте, пожалуйста, ничего.
— Дальше? — переспросил гость, — что же, дальше вы могли бы и сами угадать. — Он
вдруг вытер неожиданную слезу правым рукавом и продолжал: — Любовь выскочила перед
нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!
Так поражает молния, так поражает финский нож!
Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно,
друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим
человеком, и я там тогда… с этой, как ее…
— С кем? — спросил Бездомный.
— С этой… ну… этой, ну… — ответил гость и защелкал пальцами.
— Вы были женаты?
— Ну да, вот же я и щелкаю… на этой… Вареньке, Манечке… нет, Вареньке… еще
платье полосатое… музей… впрочем, я не помню.
Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я
наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь
ее пуста.
Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы
оказались, не замечая города, у кремлевской стены на набережной.
Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много